– Олке говорит, что искушение привязать к делу каждую мелочь всегда велико, но… благородная динна, которая не вылезает из библиотеки? Думаешь, она могла быть соучастницей в убийствах?

– Нет, конечно… – Омилия оставила наконец юбку в покое и снова взяла его за руку. – И всё-таки это стоит запомнить. Кстати, об убийствах… Я хотела поговорить с тобой об Эрике Строме. Я слышала, он под подозрением…

Он знал, что они должны поговорить о нём, – и всё же сердце Унельма упало.

– …Ульм, я ведь знаю его, – она запнулась, и кончик носа у неё покраснел. – Он – сложный человек, но он не убийца. Я в этом уверена.

– Ну, мне тоже есть что сказать об этом, – пробормотал он. – Но, боюсь, всё это тебе не понравится.

И он рассказал ей – глядя куда-то в тёмную глубину розового куста, как будто там, среди его колючих ветвей, было что-то, что занимало его куда сильнее Омилии или того, как она воспримет его слова.

– В общем, теперь я не знаю, что думать о Магнусе, – сказал он, всё ещё не глядя на неё, но теперь переводя взгляд на перепачканный подол, – но знаю, что ты была права. Магнус многое может, и я боюсь, что он и в самом деле подставил Эрика Строма… Каким-то образом он манипулировал Рорри, а потом и мной самим. Всё это время я шёл именно туда, куда он хотел. Даже «следопыта» он оставил мне неслучайно. Он хотел, чтобы я проследил за Стромом. И если он нашёл способ контролировать Рорри – мог ли он и Строма контролировать? Я хочу понять, был ли Рорри Курт убийцей, но мне нужно время, а его совсем нет. Я узнал, что Эрика Строма приговорили к смерти… говорят, по личному приказу твоей матери. – Даже не глядя на Омилию, он почувствовал, как она похолодела. – Олке мне не поверил. Мне нужно время, чтобы изучить тело Рорри, поэтому завтра я пойду в Совет Десяти и расскажу им всё. Я хотел поговорить с тобой, а потом… – Унельм осёкся, потому что грязный подол пришёл в движение.

Омилия стояла перед ним, и глаза её сверкали. Такой Унельм её раньше никогда не видел.

– Вот, значит, как, господин фокусник, – сказала она холодно, но щёки её алели. – Что ж… думаю, тебе лучше уйти.

– Я понимаю, что ты злишься, – пробормотал Унельм. – И ты вправе злиться, мне нужно было сразу рассказать тебе о Магнусе, но мы никак не могли увидеться, и я не хотел…

– Ой, да брось, – сказала она каким-то новым голосом, взрослым и неприятным, совсем на неё не похожим. – Мы оба знаем: ты не говорил мне, потому что надеялся, что всё устроится как-то само собой, потому что думал, что Магнус тебе поможет… А ведь я говорила, говорила тебе, что от него надо держаться подальше, что его нельзя слушать… И вот теперь Эрику грозит смерть, и это и твоя вина. – Она поморщилась, как будто готовая заплакать, но глаза её остались сухими. – Знаешь, Унельм Гарт, мне ведь и вправду нравилось видеться с тобой. Если бы не нравилось, думаешь, я бы стала так рисковать? Наша… дружба, или что там это было, уже неважно, была мне дорога. И знаешь почему? Доверие. То, чего так не хватает во дворце… – Он всё ещё сидел перед ней, как дурак, может быть, впервые в жизни не зная, что сказать.

– Мне жаль, – наконец сказал он тихо. – Послушай, Мил, мне правда, правда жаль. Всё это вышло как-то само собой. Я не хочу, чтобы мы ссорились. Я хочу помогать тебе, защищать…

– Защищать? – она рассмеялась, ещё сильнее уходя от негокуда-то далеко – под защиту маски язвительной, злой незнакомки. – О, я поняла, каким хорошим защитником ты можешь мне быть. Ты знал, что я думаю о Магнусе, и общался с ним за моей спиной! А может, ты с самого начала делал это? Может, он тебя и подослал? Может… всё, всё здесь у него под контролем?

– Мил! Ты сама знаешь, что это бред…

– Может быть. – Ярость её как будто погасла так же внезапно, как разгорелась, – в один миг. – Всё это уже неважно, Унельм. Я больше не могу на тебя положиться. И ты… делаешь мне больно, а от этого у меня становится меньше сил. А силы мне понадобятся. Мать собирается выдать меня замуж.

Унельм поперхнулся:

– Чего?

– Почему тебя это удивляет? – спросила она, приподняв бровь. – Я – наследница Кьертании. Мой долг…

– Бежим со мной, – вдруг сказал он неожиданно даже для себя самого, как с ним не раз бывало, и Омилия осеклась, захлопала ресницами, разом став опять самой собой.

– Бежим со мной, – повторил он, на этот раз уверенно. – Сейчас мне нечего тебе предложить… Но это неважно. У нас вся жизнь впереди. Фокусник везде заработает. Хоть в Рамаше, хоть в Авденалии, всё равно. К тому же я столькому научился в отделе. Я крепкий, могу пойти в охрану или ещё куда, а может, снова сыщиком стану… Чужой язык выучить – пара пустяков. Я не пробовал, но знаю, что справлюсь. Ты со мной не пропадёшь, правда, я что угодно сделаю, чтобы ты жила, как тебе хочется. У меня есть друзья, – Унельм понизил голос и заговорил быстрее, ободрённый её молчанием, – друзья среди паритеров. Они нам помогут. Мы улетим вместе, куда захочешь, будем жить, как захочешь, где захочешь. Да мы весь мир сможем повидать! И никто не заставит тебя выходить замуж, или вообще делать что-то, чего ты не хочешь. Никто и никогда. Мил… – он наконец встал со скамьи, взял её за руку. Омилия её не отняла. – Правда. Я не шучу. Я никогда не был так серьёзен, у меня вообще с этим проблемы… Вечно маюсь ерундой, плыву по течению, сегодня одно, завтра другое… Но с тех пор как мы познакомились, кое-что не меняется. Я хочу видеть тебя… всё время.

Теперь он смотрел прямо ей в лицо, и видел веснушки у озёрных глаз, алеющие щёки, светлую прядь, взволнованно упавшую на лоб, так близко…

А потом Омилия вдруг поднялась на цыпочки и нежно коснулась губами его губ.

Он едва почувствовал поцелуй – и не поцелуй, лёгкое прикосновение.

– Спасибо, – шепнула она. – За то… что ты сказал. Но яне меняю решений, Унельм. Я не даю вторых шансов тем, кто обманул моё доверие. Не могу себе этого позволить. Если бы ты жил моей жизнью, ты бы понял…