появится хоть малейшая угроза для жизни девочки, которую он убедил в высокой, но такой непосильной для неё миссии.

Теперь главной своей заботой юноша почитал безопасность Жанны… «Да и той, другой, тоже…», – почему-то подумалось ему.

БУРЖЕ

(июнь 1418 года)

– Матушка, за что мне это?! За что, матушка?!!!

Размокшим от слез лицом Шарль уткнулся в колени мадам Иоланды, неловко скрючившись возле неё на маленькой скамеечке для ног.

– Я только-только начал жить как принц! Со мной все считались! Граф… Он был заботливей родного отца! Он мог спастись… бежать и бросить меня…

– Тсс. Не надо, не вспоминайте об этом, Шарль, – погладила его по голове герцогиня.

– Нет, я хочу, чтобы все знали! – упрямо, с новой силой запричитал дофин. – Граф Арманьякский пожертвовал собой, чтобы спасти меня!!! Он отвлек их… Он оставался на месте до конца, пока дю Шастель не спрятал меня в Бастилии! Встретил врагов лицом к лицу – как воин… И погиб так страшно! Страшно! Я спать не могу, матушка, не то что договариваться с убийцами!

– Всё! Хватит!

Мадам Иоланда решительно встала, почти сбросив голову дофина с колен.

Она не хотела, чтобы Шарль без конца казнил себя вместе с несчастным графом Арманьякским.

По слухам, коннетабля Франции мучили на протяжении трех дней, кусочками сдирая с него кожу. Вроде бы говорили, что Изабо велела поставить для себя стул в пыточной и упивалась каждым криком и стоном.

В это многие не верили, считая, что слухи слишком преувеличены. Однако мадам Иоланда не сомневалась – королева, растерявшая почти всё, что имела и получившая взамен всего лишь иллюзию власти до поры до времени, способна и не на такое.

– Перестаньте плакать, Шарль, – почти приказала герцогиня. – Вы не сможете воскресить умершего. Для этого надо, чтобы Господь спустился с небес и вмешался в творимые бесчинства. Но сейчас только вы – носитель крови Божьих помазанников – остаетесь единственной надеждой тех, кто здесь собрался! Поэтому вставайте, утирайте слезы и идите за мной к вашим подданным, пока они не начали думать, что на смену королю безумному приходит король безвольный.

В каминном зале замка, действительно,собралось целое представительство из прежних сторонников Бернара д’Арманьяк: рыцарей, оставшихся без своих сюзеренов после Азенкура, дворян, чьи земли находились на севере страны и были уже захвачены, а так же тех, кого победа бургундцев во внутреннем противостоянии, в принципе, не слишком задевала, но кто не мог оставаться безучастным к судьбе гибнущего государства.

Были здесь и люди, прибывшие по особому приглашению мадам Иоланды. В ожидании дофина они стояли немного особняком – еще ничего не решившие, но уже понимающие свою нужность. Бергамец Бартоломео Баретта и задумчивый Теодоро Вальперга – пара итальянских наёмников на службе Франции, капитан Суассона Гишар Бурнель и маршал Лангедока Арно Гийом де Барбазан, имевший прозвище «Рыцарь без упрека».

– Противодействие законной власти есть бесчестье! – говорил он, воинственно сжимая рукоять драгоценного квилона7у себя на боку. – Я никому не позволю обесчестить собственное имя!

– Особенно такому выскочке, как Бургундец! – с готовностью поддерживал его Этьен де Виньоль, горячий, как все гасконцы.

Вероятно за эту горячность он получил своё второе имя – «Ла Ир», которое одни переводили как «ворчание собаки», другие – как «ярость».

– Я стерпел в четыреста седьмом, когда он убил брата короля, но теперь, когда эта светлость посягнула на сына самого монарха, и посадила на трон Франции шлюху Изабо, увольте! Это плевок во всех нас!

Вместе с неразлучным другом Потоном де Ксентралем, он явился без приглашения и привел целый отряд, что позволяло ему выступать резко, с превосходством поглядывая на других. Впрочем, остальные рыцари вполне разделяли точку зрения Ла Ира и согласно кивали.

Чего нельзя было сказать о герцоге Жане Бретонском – единственном человеке в этом зале, который в отношении Бургундца был настроен весьма лояльно. Его мадам Иоланда пригласила в Бурже при посредничестве молодого Шарля де Бурбона на тот случай, если понадобятся переговоры с Монмутом.

В прошлом году герцог уже ездил в Лондон посредником между Англией и Францией и весьма успешно. Именно он подписал договор, по которому обе стороны обещали воздерживаться от ведения военных действий друг против друга, что давало возможность Бернару д’Арманьяк, как коннетаблю, хоть немного восстановить армию, почти погибшую под Азенкуром. Однако теперь, после Парижских событий и смерти графа, никто не мог поручиться, что Монмут не нарушит этот договор. Во всяком случае, все военачальники, собравшиеся в Бурже, единодушно считали, что, будь они на месте английского короля, они бы не замедлили воспользоваться ситуацией. Поэтому многие думали, что переговоры с Монмутом неизбежны, и герцог Бретонский с большой охотой готов был их вести, надеясь попутно решить вопрос об освобождении своего брата Артюра де Ришемона, попавшего в плен под Азенкуром.

Затянувшиеся споры-беседы в каминном зале то громко взлетали к верхней галерее, эхом разносясь под сводами потолка, то шепотком проползали за спинами собравшихся, ища согласных и огибая колеблющихся.

Кто-то, несмотря на малые силы, решительно выступал за ответный захват Парижа и заточение – а то и казнь – герцога Бургундского и королевы. Кто-то считал, что лучше снова договориться с Монмутом и попросить помощи у него, уступив некоторые спорные территории. Не так, чтобы в ущерб себе, но, все-таки, достаточно весомые, чтобы он взял. Потом же, когда страсти улягутся, их можно отвоевать и обратно. А кто-то – как раз шепотом – предлагал подослать убийц к герцогу Бургундскому. Или, если это не удастся сделать тайно, выманить его под предлогом переговоров и убить открыто! Сам-то он, в конце концов, не сильно гнушается подобными средствами…

Этот шепоток был в зале особенно тихим. Но именно к нему с нескрываемым интересом прислушивался единственный здесь человек, который прибыл в Бурже по соображениям не столько политического, сколько личного характера.

Мессир Пьер де Жиак – один из богатейших рыцарей Франции и министр короля Шарля – желал смерти Бургундца по той простой причине, что вот уже года два, а, может, и больше его супруга, живущая в Монтеро, состояла в любовной связи с герцогом. Пользуясь отсутствием мужа, занятого в Париже государственными делами, Бургундец открыто навещал мадам де Жиак в её замке, прекрасно понимая, что разводиться с супругой или изгонять её мессир Пьер не станет, ибо значительная часть его богатства состояла из приданого жены. Поэтому единственной возможностью избавить себя от звания рогоносца господин де Жиак посчитал убийство герцога Бургундского, прикрываясь для безопасности тем, что поддерживает законные наследственные права дофина.

– В