и представлению по начальству своих взбунтовавшихся панов в среде малороссийского народа выразилось фактически сильнее и ярче, чем таковое же народное участие к подавлению мятежа в среде белорусского народа. Само собою разумеется, сибирские данные окончательного определения каждой причины и разграничения всех трех между собою дать нам не могут.

Из 3399 человек, присужденных к тяжким работам на каторге, сословия встали в таких отношениях по абсолютным цифрам и по пропорциям:

Стало быть, городские сословия приняли участие в мятеже гораздо сильнее обывателей сельских; мещанам и крестьянам принадлежит почти равная степень участия, несмотря на громадное числовое превосходство последних перед первыми. Дворянству между всеми принадлежит половинное число.

По вероисповеданиям из сосланных на каторгу, поселение и житье, кроме католического, всем остальным принадлежит только около 3 % или 221 чел[овек] в таких отношениях: православных 124, униатов 17, протестантов 37, евреев 43. В 124 православных замешалось 47 дворян белорусских, юго-западных губерний, 4 лица духовного сословия, 6 мещан, 10 крестьян и 57 солдат (преимущественно из дезертиров).

Таким образом, низшие сословия увлеклись сильнее в Царстве, чем в Северо-Западном крае, а здесь гораздо сильнее Юго-Западного, указывая на разницу литовского племени жмудяков — католиков от православных малороссов, помнящих угнетения за свою веру от того же католичества. Ничтожное количество евреев (всего 43 человека) достаточно свидетельствует о той холодности и равнодушии, с какими отнеслось к делам Польши это многочисленное племя, облепившее все деревни, местечки и города всего края, поднявшего восстание. Большая часть из всего числа 43 евреев, судя по статейным спискам их, высланы были в Сибирь за содействие мятежу посредством провоза оружия из-за границы и другие подобные преступления, т[о] е[сть] скорее за увлечение коммерческими расчетами, чем политическими планами.

Иностранные подданные, угодившие в Сибирь, в общем числе 385-ти, распределились в таких размерах:

История России не представляет другого примера административной и судебной высылки по политическим преступлениям в таких размерах, как теперь. Поэтому, само собою разумеется, и в законодательстве остались не предусмотренными и достаточно неразрешенными те условия, в какие должны встать сосланные и переселенные лица в новых местах их жительства. Ряд административных распоряжений, последовавших в разное время, казался удовлетворительным и не представлял особых затруднений тогда, когда число лиц определялось десятками и едва доходило до сотни. Теперь, когда высланных считают тысячами, прежние распоряжения являются далеко не полными и недостаточными. Это естественным образом влечет за собою целый ряд затруднений и стеснений, как для местной администрации, так и для самих ссыльных.

Не останавливаемся долее на сосланных в тяжкие работы, отношения которых к самим ссыльным неизбежно должны были выражаться в старых, нисколько неизмененных рамках (до подробностей тех же поголовных стремлений к свободе в роде истории на Круго-Байкальской дороге), хорошо известных всем по недавним газетам. Обратимся к тем, которые высланы на житье и для водворения. Для примера берем Тобольскую губернию, как такую, где в рассматриваемые нами года лишенных всех прав состояния — только 50 человек, все же остальные лишены только некоторых прав.

Вот чем выразилось в этой губернии положение новых ссыльных:

В Тобольской губернии лишенных некоторых прав и преимуществ оказалось 591; лиц, находящихся под надзором — 1175 чел[овек]. В числе последних более 35 % (419 чел[овек]) принадлежало молодым людям от 16 до 25 лет; между ними оказались сосланными даже такие, которые в Тобольске с увлечением пускали бумажного змея, играли мячиком и однако считались и называли себя политическими преступниками. В Тобольской губернии таких оказалось 27 человек (сверх 61 детей при родителях[460]). В числе первых 591 чел[овек] присланных для водворения на казенных землях, оказались большею частью горожане; между ними находились хорошие музыканты, живописцы и танцоры. Всем им предстояла одинаковая участь с польскими крестьянами взять клочок земли и заниматься хозяйством.

Общие черты сходства для людей обеих этих разрядов выразилось в том, что в большинстве своем они пришли не только без приличного, но даже и достаточного одеяния (наичаще в том самом, в каком были взяты к суду): нищета в самых крайних ее проявлениях возбуждала всеобщее сострадание. Не имея возможности достать хлеба на предстоящий день, без дневного приюта, без языка, не зная за что приняться — люди эти, выпущенные из тюрьмы, представлялись на первых порах брошенными решительно на произвол судьбы с семью копейками суточного пособия, рассчитывающего на квартиру, пищу, одежду и удовольствия.

Общие черты различия для обоих разрядов выразились, при практическом применении, тем, что судьба слабее наказуемых оказалась худшею, чем судьба лиц, обреченных на сильнейшие меры взыскания: положение сосланных для водворения на свободных казенных землях сделалось сравнительно лучшим, чем положение сосланных, собственно, под надзор. Этот «надзор», при возможности наблюдения только внешнего, хлопочет лишь о том, чтобы такой-то не выезжал из пределов указанного района, не производил наружных беспорядков; полицейский надзор имеет право быть довольным собою, если ему удается достигнуть только одних этих целей. В практическом применении к судьбам политических ссыльных этот надзор в Сибири выразился таким явлением: запрещение отлучек уничтожило почти всякую возможность к прочному устройству жизни и к приисканию какого-либо рода деятельности, при 2 р[ублях] 10 коп[ейках] ежемесячного казенного содержания. Чтобы сделаться промышленником — нужны кое-какие права состояния, чтобы стать торговцем необходимо чтобы разъездам не полагались границы одною местностью; службе у частных лиц суровой контроль мешает тем, что поселяет и поддерживает в последних недоверие и затрудняет их входить с ссыльными в какие-либо соглашения или приглашать их для каких-либо торговых занятий. Письменные занятия по вольному найму, разрешенные впоследствии, при множестве политических ссыльных, оказались мерою палиативною. Занятия же ремесленные и земледельческие не обеспечены никакими средствами. Отсюда механическая связь пришельцев с туземцами и безнадежность полного органического слития. Между тем общество готово, без предрассудков, отделять их от остальных ссыльных и обеспечивать работами. Временные пособия со стороны правительства (безвозвратные), дробясь между сотнями лиц, для каждого в отдельности столько ничтожны, что не достигают никакой цели. И современные ссыльные поляки принуждены делать складчины, не только добровольные, но и обязательные, т[о] е[сть] для богатых взносы имели значение подати. Та же замкнутость и отдельность от общей жизни, беспомощное положение, невозможность существования единичными средствами, наконец, простое человеческое сочувствие — естественно выразили это благотворительное дело, направленное для поддержки крайне бедных товарищей. Эти товарищества составляли продолжение тех, которые устанавливались между ссыльными самими начальствами, во всей России во время пути следовании поляков в Сибирь. Начальства избирали старост и отдавали партии в полную