К моим щекам прилил жар.

– Я не хочу, чтобы со мной кто-то спал.

Он поймал в темноте мой взгляд и заговорил еще тише:

– Поппи, я знаю, что у тебя бывают кошмары и что они могут быть сильными. Виктер меня предупреждал.

Скорбь разбила смущение, прежде чем оно толком сформировалось.

– Предупреждал? – хрипло переспросила я.

– Да.

Я зажмурилась от боли. Конечно, Виктер посвятил в это Хоука. Наверное, в первый же вечер после того, как ко мне назначили нового телохранителя. В самой глубине сердца я знала, что Виктер поделился этими сведениями ради моего же блага, а не затем, чтобы подготовить Хоука к тому, что однажды ночью я проснусь от кошмара. Поделился, чтобы возможная реакция Хоука не повергла меня в смущение и не усугубила стресс.

Виктер был…

Боги, как я по нему скучаю.

– Я хочу быть поближе, чтобы вмешаться, если тебе приснится кошмар, – продолжал Хоук, и я открыла глаза. – Если ты закричишь…

Ему не нужно было заканчивать фразу. Если я закричу, то могу привлечь внимание какого-нибудь Жаждущего.

– Поэтому, пожалуйста, расслабься и отдыхай. Завтра будет тяжелый день, мы ведь не хотим провести еще одну ночь в Кровавом лесу.

С моего языка готовы были сорваться сотни возражений, но… я замерзла. И если мне приснится кошмар, то кому-то придется меня разбудить, прежде чем я начну кричать. И жар Хоука… тепло его тела уже просачивалось сквозь одеяло, проникало в мою холодную кожу и кости.

Кроме того, он всего лишь будет спать рядом со мной. Или спать со мной, как он сказал. Ни то, ни другое не запрещено.

И разве мы уже не делали такое, что мне следовало прекратить или избежать? По сравнению с ночью в «Красной жемчужине» и прогулкой во время Ритуала сейчас все в высшей степени целомудренно, независимо от того, что теперь я дрожу вовсе не от холода.

– Спи, Поппи, – сказал Хоук.

Вздохнув как можно громче и оскорбительнее, я опять прижалась щекой к сумке и поморщилась. Ткань успела основательно остыть, пока я держала голову поднятой. В итоге я устроилась, глядя прямо перед собой на неясные очертания одного из гвардейцев, залитого лунным светом.

Я закрыла глаза и сразу сосредоточилась на том месте, где мое тело соприкасалось с телом Хоука.

Его рука обвивала мою талию, но ладонь меня не касалась. Кисть просто свисала передо мной. На удивление… любезно с его стороны. Он прислонился грудью к моей спине, и при каждом его вдохе наши тела соприкасались сильнее.

Единственными звуками, помимо стука моего сердца – слышит ли его Хоук? – были шум ветра в листве, напоминающий трение сухих костей, и негромкое ржание лошадей.

Неужели Хоук уже уснул? Если так, то я рассержусь.

– Это очень неподобающе, – прошептала я.

Его ответный смешок подействовал на меня таким неправильным – и правильным – образом.

– Более неподобающе, чем когда ты переоделась в совершенно другую деву в «Красной жемчужине»?

Я захлопнула рот так быстро и крепко, что удивительно, как не сломала зуб.

– Или более неподобающе, чем в ночь Ритуала, когда ты позволила мне…

– Заткнись, – прошипела я.

– Я еще не закончил. – Его грудь прижалась к моей спине. – А что насчет вылазки на бой с Жаждущими? Или тот дневник?..

– Я поняла, Хоук. Можешь замолчать?

– Ты первая начала.

– На самом деле нет.

– Что? – У него вырвался негромкий смешок. – Ты сказала, я цитирую: это глубоко, чрезвычайно, неоспоримо…

– Ты просто учишь наречия? Потому что я этого не говорила.

Хоук вздохнул.

– Прости.

Но в его голосе не было раскаяния, ни капельки.

– Оказывается, мы теперь делаем вид, что не было ничего из этих неподобающих вещей, – сказал он. – Впрочем, я не удивлен. И вообще, ты чистая, непорочная и нетронутая Дева. Избранная.

О боги…

– Которая хранит себя для Вознесшегося мужа. Который, между прочим, не будет чистым, непорочным и нетронутым…

Я попыталась двинуть его локтем, но забыла, что завернута в одно одеяло и накрыта сверху вторым. Мне удалось лишь раскрыться спереди, навстречу холодному воздуху.

Хоук рассмеялся.

– Я тебя ненавижу. – Я принялась обратно укутываться в одеяло.

– Понимаешь, проблема как раз в этом. Ты не испытываешь ко мне ненависти.

Я не ответила.

– Знаешь, что я думаю?

– Нет. И знать не хочу.

Он проигнорировал мои слова.

– Я тебе нравлюсь.

Я сдвинула брови, уставившись на расчищенную поляну.

– Достаточно, чтобы вести себя со мной очень неподобающе. – Он помолчал. – Много раз.

– Боги милостивые, сейчас я бы предпочла замерзнуть до смерти.

– Ладно. Мы же притворяемся, что ничего не было. Я все время забываю.

– То, что я не вспоминаю об этом каждые пять минут, еще не значит, будто я притворяюсь, что забыла.

– Но так забавно вспоминать об этом каждые пять минут.

Я подтянула край одеяла к подбородку и улыбнулась уголками губ.

– Я не притворяюсь, что ничего этого не было, – тихо призналась я. – Просто…

– Этого не должно было быть?

Я не хотела так говорить. Казалось, что если я это скажу, то пути назад не будет.

– Просто мне не положено… делать ничего из этого. Ты же знаешь. Я Дева.

Хоук несколько секунд молчал.

– А что ты на самом деле об этом думаешь, Поппи?

После нескольких безуспешных попыток ответить я закрыла глаза и просто сказала правду:

– Я этого не хотела. Я не хотела, чтобы меня предназначали богам, а потом – если будет это потом, – отдали замуж за кого-то незнакомого, кто, может быть…

– Может быть что? – Его голос прозвучал тихо, даже ласково.

Я с усилием сглотнула.

– Кто, может быть, будет… – Я вздохнула. – Ты знаешь, каковы Вознесшиеся. Красота в глазах смотрящего, а изъяны… они неприемлемы.

Наконец к моим щекам прилил жар. Слова на вкус отдавали пеплом.

– Если я в итоге стану Вознесшейся, уверена, что, кого бы королева ни подобрала мне в пару, будет все едино.

Хоук долго ничего не говорил, и я была так благодарна, что чуть не перекатилась, чтобы его обнять. Никакие его слова не сделали бы сказанное мной менее унизительным.

– Герцог Тирман был скотиной, – наконец произнес Хоук. – Я рад, что он мертв.