Всех тех, кто уже перебрался через реку и смог было облегченно вздохнуть, ожидало третье горькое разочарование. К общему ужасу, стало понятно, что это вовсе не западный берег. Немецкие солдаты находились на своего рода островоподобной низменности длиной 5-6 километров и площадью около 2 квадратных километров, при этом сильно заболоченной, вытянутой между двух рукавов Прута. Когда первые попавшие сюда солдаты все-таки нашли тропу между болот, ручьев и трясин к небольшому твердому участку берега и перебрались через западный рукав Прута, к селению Стэнилешти, то тут они испытали величайшее и повергшее их в ужас разочарование: на той стороне их ждали отнюдь не их боевые товарищи, как они надеялись, — но русские. Противник уже занял и западный берег реки!

Но где же тогда находилась «корпусная группа Мита», которая еще должна была быть где-то к западу от Прута? Она была именно здесь, даже совсем близко. Лишь какие-то 20 километров отделяли «корпусную группу» от остатков 6-й армии. Но они не могли найти друг друга, не могли совместно действовать, поскольку ничего не знали друг о друге. И кроме того — между ними, а также и вокруг Хуши — располагались три советские дивизии и части танкового корпуса, которые были готовы начать окружение «корпусной группы».

Всю ночь на 27 августа и весь последующий день в основном происходила переправа с восточного берега реки на остров в русле Прута. На высотах восточнее реки, где находились оборонительные рубежи плацдарма, все еще продолжались тяжелые бои — там удерживавшие плацдарм части отбивали атаки русских с востока, предотвращая их продвижение к самому Пруту. Наши боевые товарищи держались, несмотря на явно безнадежное положение, не давая врагу пробиться к реке. Появились советские офицеры, сопровождаемые солдатом с белым флагом. Это были парламентеры, которые хотели вести переговоры о капитуляции. Их не стали выслушивать и отправили обратно. Вечером 27 августа в 22.00 плацдарм был оставлен, его последние германские защитники переправились через восточный рукав реки.

Тем временем на речном острове, как селедки в бочке, рядами лежали тысячи германских солдат, в том числе и генералы, командовавшие XXX, LII и XXXXIV корпусами. После недели непрерывных боев и пешего отступления по палящей жаре, скорее похожего на беспорядочное бегство, преследуемые танками и моторизованной пехотой противника, постоянно атакуемые с воздуха вражеской авиацией, измотанные и смертельно уставшие солдаты вместе со своими офицерами и генералами, страдая от голода и жажды, вжимались в землю, ища укрытия в камышах, кустарниках, среди невысоких деревьев.

Нет, эти прижавшиеся друг к другу остатки соединений, частей и подразделений уже не были теми корпусами и дивизиями, уже давно не были теми полками, батальонами и ротами, не были теми боевыми группами, какими они были еще вчера и позавчера, — теперь они представляли собой нечто другое — вырвавшуюся из огромного котла толпу солдат, многие из которых потеряли вооружение, а другие имели при себе лишь легкое стрелковое оружие. У них было только то, что они имели на своем теле, — и еще крохотная искра надежды на то, что они могут избежать роковой судьбы.

Ни один человек не представлял, что с ним будет завтра.

Генералы в небольшой рощице совещались, снова вырабатывая план прорыва, офицеры пытались сформировать новые боевые группы и сплотить их.

Но все же в ночь с 27 на 28 августа намечаемый прорыв на западный берег осуществить не удалось, поскольку предусмотренные для него солдаты, которые первыми должны были пробить брешь в позициях врага, в темноте забрели в трясину. Пришлось перенести запланированный прорыв через западный рукав Прута на следующую ночь. Однако он так и не был осуществлен...

Обер-лейтенант Барон из 444-го разведывательного батальона корпуса пережил эти часы[139]:

«26 августа в составе сотни офицеров, унтер-офицеров и рядовых нам удалось, скрытно передвигаясь по глубоким оврагам в окрестностях сел Войнеску и Разеси на восточном берегу Прута, добраться до рубежа обороны. Я перебежками двигался от одного опорного пункта к другому, проверяя порядок и ободряя бойцов.

Нам довелось пережить удивительное происшествие. С востока приблизился германский Kfz-2[140] с водителем и — стоящим в нем в полный рост — очень крупным блондином-майором, который крикнул нам: «Ну что вам еще надо, неужели недостаточно?» С этими словами он исчез[141].

Слабые атаки русских были отбиты. Но затем русские задействовали танки, из которых три машины были подбиты фаустпатронами. После этого до вечера продолжалась передышка, нас не беспокоили ни танки, ни вражеская пехота. Но доставала вражеская артиллерия, ее снаряды беспрерывно сыпались на долину Прута и ее восточный склон, на котором прочно держалась наша оборона. За нашим рубежом охранения находились тысячи отбившихся от своих частей солдат, частично они укрывались от огня в балках, но также и в небольших перелесках в долине Прута. Видно было, что командования у них нет, и, как я позднее узнал, среди них было много безоружных. Когда вблизи одной их таких групп разорвался снаряд, все вскочили и побежали в другое укрытие. Тем самым они показали внимательно наблюдавшим за ними русским, куда тем следует теперь вести огонь. Поэтому потери среди таких солдат были весьма велики.

С наступлением темноты всякое подобие порядка исчезло и в наших рядах. Все стремились к Пруту, чтобы как можно скорее добраться до противоположного берега. Мы с майором Золлером и небольшой группой, которая осталась с нами, тоже поспешили вниз по склону к реке. Там царил невообразимый хаос, все перемешалось. Между тут и там сбивавшимися в кучи людьми взрывались русские снаряды. Повсюду раздавались панические крики. На земле лежали раненые, несколько дюжин стоящих здесь же санитарных автомобилей были битком набиты тяжелоранеными. Когда стало немного потише, с реки донеслись крики о помощи утопающих. Множество людей, в том числе и не умеющих плавать, бросались в воду, пытаясь добраться до западного берега. Некоторые пытались достичь его на спинах своих истощенных лошадей, другие на деревянных частях телег. На этом месте не было ни десантных лодок, ни плотов.

Я потерял из виду майора Золлера и на несколько минут был заражен царящей вокруг паникой, но овладел собой и пошел по берегу вниз по течению реки. Толпы солдат и разрывы снарядов русской артиллерии остались позади. На востоке небо было окрашено красным от пламени горящих сел. Я искал что-нибудь пригодное для переправы, когда с другой стороны реки меня кто-то окликнул. Я узнал голос — это был майор Золлер. Когда я отозвался, майор предложил плыть к нему. Я снял форму, свернул ее в узел, закрепил узел на спине и вошел в воду. Но одежда и оружие тянули меня вниз. Возвратившись на берег, я объяснил все майору Золлеру и пожелал ему всего хорошего. Больше я никогда о нем не слышал. Уже почти потеряв надежду, я снова пустился в путь и наткнулся на какую-то железяку. Оказывается, это канистра из-под бензина. Снова разделся, свернул одежду и все, что у меня есть, уложил на канистру и пустился вплавь. Но в темноте не заметил, что мои пистолет и автомат соскользнули в воду...