наверно. Прямо за шею схватил. Я очень испугался, совсем помер. Очень жалко себя стало… Крови много вышло. Малица была мокрая, как оленьи копыта… Потом волка ножом достал. Хабене Марье Николаевне подарок теперь будем давать.

— Какой подарок?

— Никто в тундре такого подарка не делал. Один Яртико сделает. Яртико — большой охотник, у него глаз, как у сапсана, а шаг легкий, как гусиный пух. Яртико много будет по тундре ходить, много песцов убьет…

Он подошел и засунул руку под малицу.

— Гляди, начальник! Гляди, Захар! Вот какой подарок я хабене делаю.

Он выхватил руку из-под малицы, и вместе с ней вылетело большое серебристо-дымчатое облако и мягко легло на стол.

Голубой песец! И такой, что встречается один на многие тысячи. Густой мех переливался мягкими волнами. На спине широкой полосой темнела пушистая дымка с седыми искрами, и пышный хвост плавал в воздухе.

Хотя я не особенно разбираюсь в мехах, тут почувствовал, что такая красота не часто встречается в тундре.

У Геннадия Львовича загорелись глаза. Тонкими руками, на которых синели вены, он перебирал дымчатые ости, мял подшерсток и оглаживал легкий хвост. Подняв мех и медленно поворачивая его перед лицом, он дул на него, трубочкой вытягивая губы, прижимал его к гладко выбритой щеке.

— Это же целое богатство, Яртико, — хрипло, словно его вдруг схватили за горло, сказал Геннадий Львович. — И ты хочешь его отдать просто так, задаром?

Яртико кивнул головой, подтверждая, что именно так он и собирается сделать.

— Я ведь тоже мог тебя вылечить… Может, снова волк на тебя нападет… Хабеня не возьмет у тебя этот мех… Ты отдай его мне, Яртико.

Геннадий Львович, не выпуская из рук шкурку, торопливо выдвинул из-под кровати свой чемодан.

— А хабене вот это подаришь. — Он откинул крышку чемодана и ткнул в руки Яртико дорожный несессер из тисненой кожи с никелированным замком.

Круглая физиономия Яртико многократно отразилась в блестящих гранях стаканчиков, мыльниц, чашечек.

Соблазн был велик. От напряжения на лбу Яртико заблестели мелкие капельки пота, и он облизал пересохшие губы.

Геннадий Львович ждал, подавшись вперед, словно собака на стойке. Я видел, как вздрогнула его рука, зажавшая голубого песца.

Мне было противно смотреть, как он, знающий человек, начальник зимовки, старается выманить у Яртико драгоценный мех, всучив ему безделушку.

Но Яртико устоял.

Он отодвинул в сторону несессер, взял голубого песца и спрятал его под малицу.

— Нет, Яртико подарит доктору голубого песца, — твердо сказал он.

На щеках у Геннадия Львовича выступили круглые, с трехкопеечную монету, розовые пятна. Мелко звякала в его стакане серебряная ложка.

После чая Яртико стал прощаться.

— Прогуляюсь, пожалуй, по тундре, — Геннадий Львович надел доху. — Может быть, и мне голубой песец попадется. Ты подвезешь меня, Яртико?

Глаза у него были холодные и жесткие.

— Захар Петрович, принеси мне пачку патронов, — попросил он меня, осматривая охотничью винтовку.

Когда я возвратился с патронами, Геннадий Львович и Яртико стояли уже у дверей.

Тонкий хорей взметнулся над спинами оленей. Нарты легко тронулись с места. Взлетела из-под полозьев сухая снежная пыль, закачались ветвистые рога.

Я смотрел вслед убегающим нартам.

Геннадий Львович сидел позади Яртико. Его серая волчья доха выделялась на снегу грязным пятном. Тонкий ствол винтовки торчал возле плеча.

Помню, по спине у меня прошелся тогда неприятный холодок, хотя причин для этого не было никаких.

Когда нарты скрылись за первым поворотом, я вернулся в избушку и занялся уборкой. Подметая пол, я случайно стукнул щеткой по дверце шкафчика, находящегося в ведении начальника зимовки. Дверца тихо открылась.

Это меня удивило. Дело в том, что в шкафу хранился запас спирта и шкаф Геннадий Львович всегда запирал на замок.

Греха таить нечего, не раз я проверял аккуратность начальника. Потом убедился, что это совершенно бесполезно.

Я полюбопытствовал и открыл дверцу. Три бачка со спиртом стояли на месте. Кажется, там раньше было еще несколько бутылок со спиртом. Где же они?

Последний раз Геннадий Львович открывал шкаф неделю назад, когда я возвратился с метеоплощадки иззябший, как тундровая мышь. Потом шкаф был заперт. Это я знал наверняка.

Сегодня, занявшись голубым песцом, начальник забыл угостить нас спиртом. Может быть, он его открывал, когда я уходил за патронами?

Кружки на столе спиртом не пахли.

Я придумал бы что-нибудь, но подошло время радиопередачи.

Геннадий Львович возвратился часа через четыре. Румяный от мороза, и глаза веселые. Меня даже по плечу похлопал. Видно, что у человека хорошее настроение.

Он бросил на стол пару куропаток.

— Вынеси на снег, завтра на обед зажарим.

Я понес куропаток в «ледник», в темный закуток, где у меня стоял ящик, набитый снегом.

Когда я возвратился, начальник сидел возле печки и отогревал руки.

— Промерз как собака. Где-то весна, а здесь холод, словно в преисподней. Пожалуй, еще «сток» задует.

— Нет, метеосводка хорошая. — Я наклонился к печке, чтобы подкинуть дров.

Геннадий Львович обнял меня за плечи.

— Сейчас самая лучшая метеосводка на Южном берегу Крыма… Осталось нам с тобой, Захар Петрович, еще четыре месяца и двадцать дней… Потом Лебединый Ключ к черту, и да здравствует Черное море!.. Еще один заход на пару лет — и дача с клубникой будет у меня в кармане.

Я повернулся к Геннадию Львовичу, уловив знакомый запах. Пахло спиртом.

Я могу спутать аромат духов «Красная Москва» с ароматом тройного одеколона, но запах спирта отличу от любого другого даже тогда, когда мне завяжут глаза и засунут в нос ватные тампоны.

Мой начальник сегодня пил спирт. Это было так же верно, как то, что я сидел на корточках возле печки и запихивал в нее мерзлое суковатое полено.

Мой нос меня выдал.

Геннадий Львович откинулся на спинку стула и расхохотался сухим смехом, похожим на звук разрываемой парусины.

— Почуял, старина… Чутье, брат, у тебя на этот счет блестящее! Да, хлебнул немного с мороза. Ладно, тебя не обижу.

Он подошел к шкафу и налил мне полный стакан спирта. До краев налил. Я даже боялся, что он расплескает.

Честно сказать, первый раз мне захотелось отодвинуть в сторону угощение. Нутром я чуял: подлый этот стакан, налитый до краев.

Но я выпил…

Яртико словно в воду канул. Он не заехал на зимовку на обратном пути из поселка, не приехал, как обычно, за новостями и не подавал о себе никаких вестей. Когда я заводил о нем разговор, начальник отмалчивался.

Однажды в конце зимы выдался тихий день. Из-за горизонта, затянутого студеной дымкой, вылезло солнце, большое и оранжевое, похожее на