– А вы не хотите записать мой домашний телефон? Думаю, что на работу мне звонить небезопасно.

– Мы встретимся в моем кабинете. Послезавтра.

– А во сколько? Я заканчиваю в пять.

– Тогда в шесть. – Йен осмотрел соратников. – Всем удобно? – Те кивнули. – Тогда, полагаю, это всё.

– А кто-нибудь проводит меня до машины? – попросила Недра. – Я боюсь ходить по улице одна.

– Я провожу, – вызвался Фарук.

– Спасибо.

Йен разбудил Бакли, который проснулся на удивление протрезвевшим, и все они вместе вышли из зала.

И тут же замерли, пораженные открывшимся за дверью видом – перед зданием, на торчащей из одного из кашпо заостренной палке, их встречала голова Кифера.

За головой завкафедрой была еще одна заостренная палка, на этот раз с головой свиньи.

Неожиданно Недра расплакалась – странные икающие звуки говорили скорее о шоке, чем о ее горе.

– «Повелитель мух»[81], – негромко произнес Бакли.

Йен согласно кивнул и огляделся, как будто ждал, что в любой момент может увидеть орду полуголых одичавших студентов, выскочивших из тени с самодельными заостренными копьями в руках.

«А я кто – Ральф? – подумал он. – Тогда кто же Джек?»

– Брант Килер, – сказал Бакли, как будто услышал его мысли. – Готов поспорить, что Брант Килер – это Джек. Хотя, судя по тому, как вооружен этот парнишка, он носит с собой целый арсенал вместо пучка заостренных дротиков.

Йен не отрываясь смотрел на гротескную картину перед ним. Глаза Кифера безжизненно таращились на него. Кровь заливала не только рваные лоскутья плоти, свисавшие с грубо отрезанной шеи, но и капала изо рта, носа и глаз и почти полностью залила черты лица. На макушке Кифера торчал кровавый клок жиденьких волос, и Йен понял, что именно за него несли отрезанную голову.

– Наверняка подсуетился преподаватель английского языка, – заметил Бакли.

– Или студент, специализирующийся в английском.

– И что же мы будем теперь делать? – спросила Фэйт. Она пыталась успокоить рыдающую Недру, но по ней было видно, что она сама едва сдерживает слезы.

– Надо вызвать полицию, – сказал Джим. – Настоящую. Городскую, а не университетскую.

– Вызови из дома. – Йен махнул рукой в сторону голов. – Кто бы это ни сделал, он может вернуться – и, скорее всего, действительно вернется. Так что сейчас для нас главное – убраться отсюда подальше.

– Но мы же не можем просто так оставить место преступления, – возразил ему Фарук.

– Можем и оставим. Тот, кто это сделал, сделал это специально для нас. Они знали, что мы здесь. Нам надо убираться, пока и наши головы не оказались на палках.

Рыдания Недры зазвучали громче.

– Уйдем мы все вместе, – продолжил Йен. – Моя машина здесь, и я довезу вас всех до ваших машин.

– Мне в общагу, – сказал Джим.

– Значит, я довезу тебя до общежития. Никто не пойдет один.

– А кто тогда позвонит в полицию? – задал вопрос Фарук.

– Вот ты и позвонишь, – устало ответил Йен. – Или притормози возле участка. А я – домой.

– Я тоже, – повторил за ним Бакли.

– Я сам позвоню, – предложил Джим. – Просто дайте мне ваши имена и адреса, чтобы я сообщил их полиции.

– Тратим время, – прервал его Йен. – Поехали.

* * *

Когда он вернулся домой, Элинор уже не было. Посуда, половина из которой была разбита, была сгружена в раковину, в спальне царил полный хаос. Она забрала с собой все свои наряды и вещи.

Йен тяжело вздохнул и прилег на кровать.

Как раз в этот момент зазвонил телефон – у него было сильное желание не отвечать, но слабая надежда, что это может быть Элинор, заставила его снять трубку.

– Алло?

– Эмерсон?

Он узнал восточно-побережный акцент Стивенса и мгновенно сел прямо.

– Где вы, черт побери?

– В Университете Уэйкфилда.

– Уэйкфилда?

– Это еще один университет, который указан…

– Знаю. Читал. Но почему вы сейчас там?

– Потому что они вступили в контакт друг с другом, – ответил Стивенс, и Йен впервые услышал страх в его голосе. – Они разговаривают.

– Кто разговаривает?

– Уэйкфилд и Брея.

Шерил посмотрела на себя в зеркало.

Убойно[82].

Она непроизвольно хихикнула. Более чем подходящее описание. На ней был обтягивающий топ без бретелек и без бюстгальтера, и в прохладе сегодняшнего дня ее напряженные соски были хорошо видны сквозь тонкую материю. В проколотый пупок Шерил вставила булавку с драгоценным камешком, а ее шорты, которые она надела без трусиков, плотно обтягивали лобок. Материал шортов был слишком плотным, чтобы можно было рассмотреть ее щелку, но V-образный контур был хорошо виден и – она об этом позаботилась – бросался в глаза.

В руке Шерил держала нож.

Оделась она в манере, которую большинство мужчин сочли бы провокационной, а их меньшая и наиболее примитивная часть – «напрашивающейся». И эта часть наверняка решит, что она заслуживает изнасилования. Если ей очень повезет, то они попытаются его совершить.

А она отрежет им их гребаные яйца.

Шерил следила в зеркале, как притворяется, что хватает гениталии левой рукой и режет их ножом, зажатым в правой.

Черт, она отлично смотрится. Лорена Боббит[83] нервно курит в сторонке.

С того момента, как Шерил нашла нож, ее жизнь полностью изменилась. Исчезли страх и постоянный ужас, которые окутывали ее как туман со дня изнасилования. Нож… он… он облек ее властью. Да, именно так. Теперь она была облечена властью и больше не была жертвой.

Она стала палачом.

Или станет им очень скоро, если все пойдет так, как она рассчитывает.

Правда, в первое время после обнаружения ножа философия жертвы никуда не делась; Шерил постоянно думала о преступлении, совершенном по отношению к ней…

С ней, в ней

…и о том, что все окружающие относятся к ней с осторожностью, будто она хрупкая кукла из китайского фарфора, которую легко сломать. Каждого мужчину, бросавшего на нее взгляд, Шерил рассматривала как потенциального насильника и привыкла внимательно следить за их глазами и промежностями – по глазам она видела, какие части ее тела привлекают их наибольшее внимание, а по промежности определяла их реакцию на них.