– Приезжай, заберешь меня.

Помощник ответил:

– Вас там давно ждут.

– Кто?

– Да есть желающие…

Заинтригованный Лыков поспешил во двор. Вдруг его перехватил Непокупной. Сыщик обрадовался:

– Иван Макарович! А я заходил к тебе, мне сказали, что у тебя прогульный день.

– Так и есть. Но Иван Кирьянович Заседателев сообщил, что вас перевели в Литейную часть и вы приехали попрощаться. Вот бросил все – и сюда.

Без пяти минут статский советник поблагодарил старшего надзирателя, обнялся с ним по-дружески и попросил вывести через посты. Они двинулись к выходу. Навстречу попались два околоточных надзирателя. Один был уютно-округлый, с добрым веселым лицом, а второй подтянутый и серьезный.

– Простите, господа, – остановил их сыщик, – который из вас Крештопов, а который Головков?

– А вы сами кто будете? – нахмурился серьезный.

– Я Лыков, Алексей Николаевич.

Околоточные подтянулись:

– Здравия желаем, ваше высокородие! Спасибо вам за помощь Федору.

Добродушный оказался Крештоповым, а строгий – Головковым. Оба были Алексеи и служили в одном с Пакорой Лесном участке. Околоточные стали жаловаться, что их не пускают в палату к раненому. Алексей Николаевич обрадовал друзей: он только что говорил о них со смотрителем, и Кочетков разрешил свидания.

В сопровождении Непокупного Лыков покинул Литовский замок. Надеясь в душе, что в роли арестанта – навсегда. Все его вещи уже были перевезены в участок. Алексей Николаевич нес под мышкой только подарок Павлуки – икону Алексия, человека Божия, завернутую в холст. Он увидел у ворот знакомое авто Хрулева. Никак сам Степан Степаныч приехал проводить его. Вот кого имел в виду Сергей.

Вдруг из-за мотора вышел… Николка. Туркестанский житель писал, что может приехать в столицу по служебной надобности. Но это зависит от воли начальства, а оно всегда непредсказуемо. И вот поручик Лыков-Нефедьев здесь! Горло у сыщика свело спазмом. Он обнял сына крепко-крепко и смог сказать только одно:

– Молодец, Чунеев!

Уже когда мотор вез Алексея Николаевича в участок, он спросил сына:

– Ты надолго?

– Неделю проживу.

– Эх! А подольше?

– Как решит Цейль. У него на меня есть виды. Я встречаюсь с ним завтра и тогда пойму.

Генерал-майор Цейль заведовал Азиатской частью Главного штаба – военной разведкой восточного направления. Он был для Николая Лыкова-Нефедьева старшим начальником.

– Вдруг удастся тебе дождаться, когда меня совсем выпустят… – размечтался арестант. Увидев сына, приехавшего из далекого Джаркента, он окончательно уверовал в положительный для себя исход дела.

– А когда выпустят?

– Суд через три часа. Но не надо мной, а над лжесвидетелями. Если все кончится за раз, через пару дней объявят приговор. И начинается отсчет двух недель – на случай, если кто-то подаст кассационную жалобу. Этого не случится, и четверых негодяев осудят. Первый этап на этом закончится. Далее прокурор подает кассацию в Сенат, уже насчет меня. Кассационный департамент изучает жалобу, возобновляет мое дело и передает его в Санкт-Петербургскую судебную палату. И уже она через новый суд отменяет приговор в отношении Лыкова. На все уйдет месяца полтора, не меньше.

Николка вздохнул:

– Столько мне никто не позволит торчать в столице.

Алексей Николаевич просидел в Четвертом участке Литейной части до начала суда. Все это время сын был с ним. Постепенно подтянулся и весь комитет по спасению Лыкова, включая Павлуку. Братья решили, что Чунеев поселится у Брюшкина. Сыщик нервничал, хотя все доказательства вроде бы были в его пользу.

И вот настал волнительный для него момент – процесс открылся. Лыков проходил по нему как свидетель и одновременно как потерпевший. Через час его позвали в зал, допросили и усадили на скамью свидетелей. Он с любопытством наблюдал за дальнейшим ходом заседания.

Состав суда несколько отличался от январского. Вместо противного Несселя от Первого уголовного департамента присутствовал действительный статский советник Олышев. Алексей Николаевич его совсем не знал, но, чай, все лучше, чем Малюта Скуратов…

Сословные представители все были другие. От дворянства явился предводитель Гдовского уезда, от крестьянства – волостной староста Осинорощинской волости. Город на сей раз прислал товарища городского головы.

Самым важным отличием майского процесса от январского была позиция прокуратуры. Председатель суда Крашенинников, зачитывая обвинительный акт, сразу взял доброжелательный по отношению к сыщику тон. То, что Лыков не признал на первом процессе свою вину, теперь шло ему в плюс. Зато досталось другой стороне. Обвинение потребовало дать по три года исправительного дома лжесвидетелям и десять лет каторги – непосредственному убийце.

Сандрыгайло фактически бездельничал и присутствовал для проформы, просто потому что так положено. Он распушил усы и победоносно оглядывал зал. Вид у присяжного поверенного был такой, будто он лично поборол несправедливость. И скорый оправдательный приговор – дело только его рук.

По лицам судей было видно, что они сочувствуют Лыкову и не станут пререкаться с товарищем прокурора. Дальше дело пошло своим чередом без серьезных препятствий. В ходе судебного следствия были допрошены четверо подсудимых. Все они дружно покаялись в своем преступлении. Несытов, Бабкин и Трунтаев обвинялись в лжесвидетельстве, Дрига – в соучастии в убийстве и последующем оговоре сыщика. Никто из них не сбился с показаний.

Судебные прения начались с речи прокурора. Обвинитель обрушил на головы двух воров, грабителя и разбойника громы и молнии. Преступники вступили в сговор с целью навредить служителю закона. И должны понести за это строгое наказание.

Про заказчиков провокации не было сказано ни слова. Так же прокурор обошел вниманием тот факт, что подсудимые получили за свое преступление денежное вознаграждение. Мстили сыщику, вот и весь разговор…

После речи прокурора настал черед говорить защитникам. Их было двое: общий для лжесвидетелей и особый – для убийцы.

Первый защитник сосредоточился на том, что воры с грабителем солгали из страха за свою жизнь. Их запугали разбойники, угрожая смертью. Потом, опомнившись и оказавшись в разных камерах, подсудимые добровольно изменили показания. Никто их за язык не тянул. Сознались, покаялись – и потому достойны снисхождения. Надо приветствовать и поощрять благие порывы души преступников. Тогда они будут знать, что добро вознаграждается.

У адвоката Степана Дриги роль была сложнее, все-таки тот убил человека. Точнее, с умыслом нанес тяжкие повреждения, повлекшие за собой смерть. Нижний предел по такому преступлению – восемь лет каторги. Но защитник подошел к делу с огоньком. Он долго рассказывал о тяжелом детстве своего подопечного, о дурном влиянии старших, о раннем попадании в тюрьму, где бывалые уголовники развратили доброго в душе подростка… Далее присяжный поверенный сосредоточил внимание судей и всего зала на личности Луки Кайзерова. В его речи разбойник вырос в фигуру сатанинского масштаба. Вот кто окончательно сломал слабую натуру Степки. Именно Лука задумал всю комбинацию с убийством Мохова и оговором сыщика. Он же увечил несчастного сокамерника, а Степка лишь держал за руки. Матерый преступник запугал всех в камере, включая и Дригу. Подчинил того своей воле чуть ли не гипнотическим воздействием. Что, безусловно, является смягчающим вину обстоятельством.