Адвокат призвал в свидетели воров с грабителем, и те охотно подтвердили его правоту. Почему бы не свалить на мертвого? Луке уже все равно, а со Степкой, может быть, еще придется встретиться. И лучше не злить головореза.

После адвокатов пришло время самим подсудимым сказать последнее слово. Все прошло как под копирку: признаю вину, глубоко раскаиваюсь, прошу о снисхождении.

Ход суда ускорился, процесс летел со скоростью норд-экспресса. Всем все было уже понятно, требовалось лишь соблюсти формальности. Председатель дал руководящее напутствие сословным представителям, и судьи удалились на совещание.

Алексей Николаевич окончательно успокоился. Его друзья, знакомые, Ольга Дмитриева, оба сына – все улыбались из зала и делали ему знаки. Не было самодовольного Эгнью и развязных газетчиков. Даже «судебные дамы» почти отсутствовали. Очевидно, дело шло к обвинению лжецов. Но вдруг? И Лыков запретил себе надеяться. Надо ждать, пока не стукнет молоток. Терпеть, не обнадеживать себя раньше времени. Осталось всего ничего.

Наконец двери совещательной комнаты распахнулись, судьи заняли свои места. Важные, значительные, они искоса посматривали на бывшего статского советника. Кажется, благожелательно, но как знать?

Снова встал сенатор Крашенинников и зачитал резолюцию о сущности приговора. Несытов, Бабкин и Трунтаев были признаны виновными, но заслуживающими снисхождения за добровольное признание. И подлежали заключению в арестный дом сроком на один год. Дрига получил шесть лет каторги в дополнение к уже имеющимся. Как действовавшему по принуждению лица, имевшего над ним высшую власть, бандиту сбавили два года.

В конце прозвучало самое главное. Суд доказал невиновность бывшего статского советника Лыкова. Он пал жертвой оговора, и теперь необходимо возобновить его дело с целью отмены предыдущего судебного решения.

Крашенинников, видимо, испытывал неловкость за январский суд. И теперь спешил быстрее выпустить узника на свободу. Он заявил:

– Окончательное оглашение приговора состоится завтра в одиннадцать часов пополудни. Вход публики по сегодняшним билетам. Заседание окончено, прошу очистить зал.

Все еще под конвоем Алексея Николаевича доставили в участок. Но там отношение к арестанту было совсем иное. Вместо камеры он оккупировал кабинет помощника пристава. Туда набилось человек пятнадцать. Приехал на полчаса даже сам градоначальник Драчевский и поздравил с решением суда. Гости пили шампанское, пробки с завидной частотой летели в потолок. Официанты из ресторана «В. И. Черепенников с сыновьями» утомились таскать закуски.

Присутствие в полицейских участках Петербурга заканчивается в одиннадцать часов ночи. Но гости еще целый час не разъезжались, напоили дежурного помощника и всех наличных городовых. Только после этого сыщик отправился в камеру. Внутри у него медленно разливалось новое чувство: что дурной пятимесячный сон скоро закончится и он снова станет самим собой.

Восьмого мая приговор был объявлен, и начался срок кассации. Никто из осужденных не собирался ее подавать, но порядок есть порядок. Еще две недели Алексей Николаевич провел в статусе арестанта. Утром к Четвертому участку подъезжала коляска. Он шмыгал в нее и ехал домой, скрытый от чужих глаз.

Дома Лыков проводил время с сыновьями и женой. Павел приводил внуков. Друзья не оставляли бывшего-будущего статского советника вниманием. К ночи в такой же закрытой коляске тот возвращался в участок.

Николай сходил в Азиатскую часть, поговорил с генералом Цейлем. А потом сообщил отцу:

– Мне предложено отправиться в Персию.

– В Персию? В каком качестве?

– Адъютантом штаба Персидской казачьей бригады.

– Но это формально? – догадался сыщик. – А заниматься негласно будешь тем же, чем и сейчас?

– Да, разведкой. Персидский театр военных действий в будущей войне очень интересует англичан. Ты знаешь, что мы поделили с ними страну. Нам – север, им – юг. Причем все нефтяные участки ребята забрали себе…

– Ох уж эти англичане, – фыркнул Алексей Николаевич. – Слишком много места они занимают в жизни нашего семейства. Знаешь, пошли ребята к черту! Расскажи лучше про Ванюшку.

Ваня Лыков-Нефедьев, третий внук сыщика, жил в далеком Джаркенте. Ему стукнул годик. Папаша стал рассказывать деду о его шалостях. Тот мог слушать подобные рассказы бесконечно. Две внучки-парижанки были уже подростками, а мелочь в России весьма укрепляла Алексея Николаевича.

– Присылай Анастасию с Ванюшкой сюда, – попросил Алексей Николаевич. – Не поедут же они с тобой в Тегеран! Пусть живут в Петербурге, а не среди песков и гор. Сергей Дмитриевич умер, кто их там без тебя защитит?

Сергей Дмитриевич Лоевский, тесть Николки, старый туркестанец, скончался в Верном от закупорки[150] в декабре прошлого года.

– Мы и сами об этом думаем, – признался поручик. – Настасья – урючница[151], сам помнишь ее характер. Не хочет уезжать оттуда. Но если меня направят служить в Персию, то одной с маленьким ребенком в Джаркенте ей будет трудно. Давай так: я вернусь туда, мы быстро примем решение и телеграфируем тебе.

– Хорошо, только будь, пожалуйста, с Анастасией понастойчивее. Петербург удобный город, здесь мы и Павлука – всегда поможем. А?

– Постараюсь убедить, – заверил сын.

Так прошли две недели: хоть и в комфорте, но не совсем на свободе.

Наконец настал день, когда решение суда вступило в окончательную силу.

Уже через двадцать четыре часа прокурор Судебной палаты подал жалобу в Кассационный департамент Сената. Он просил о возобновлении дела Лыкова по вновь открывшимся обстоятельствам. Сенаторы тоже сочувствовали сыщику и сработали максимально быстро. Тем более что свежее судебное решение закладывало готовую канву. В первых числах июня состоялся новый, окончательный в судьбе Алексея Николаевича процесс. Подсудимый приехал на него из дома, где проживал под поручительство генерал-майора Таубе. Все прошло быстро и предсказуемо. Лыков был оправдан, прежний обвинительный приговор – отменен. Опять началась двухнедельная кассационная морока. Наконец миновала и она.

К этому дню подоспело еще одно важное решение. Министр юстиции доложил государю о пересмотре дела Алексея Николаевича. И тот повелел вернуть теперь уже статскому советнику все Высочайше пожалованные награды. Его Величество даже изволили начертать на докладе: «Весьма рад за Лыкова». Сыщик, как и полагается в подобных случаях, был ознакомлен с резолюцией. Раньше она бы ему польстила. Теперь же он счел ее лишь формальностью. После того как государь его предал, Лыков навсегда потерял к нему уважение…

Объявление о вступлении в силу нового приговора было зачитано все в том же зале заседаний Петербургской судебной палаты. На него пришло совсем немного людей, в основном друзья сыщика. Когда Крашенинников сказал положенные слова, Алексей Николаевич вынул из кармана заранее приготовленный Георгиевский крест и демонстративно приколол себе на грудь.