— Мужа известили? — спросил он, взбежав на крыльцов сопровождении акушерки.

— Послали телеграмму. Мэгги в моей комнате; я подумала,там вам будет просторнее.

И Энн заковыляла за приезжими в спальню. Мэгги лежала накровати, смотрела широко раскрытыми глазами, но ничем не показывала, что ейбольно, лишь изредка судорожно стискивала руки и корчилась. Она повернулаголову, улыбнулась Энн — ив этих широко раскрытых глазах Энн увидела безмерныйиспуг.

— Я рада, что не попала в Кэрнс, — сказалаМэгги. — Моя мама никогда не ложилась для этого в больницу, а папа как-тосказал, что из-за Хэла она ужасно намучилась. Но она осталась жива, и я тоже неумру. В семье Клири женщины живучие.

Несколько часов спустя доктор Смит вышел на веранду к Энн.

— У бедняжки очень затяжные и тяжелые роды. Первыйребенок почти всегда трудно дается, а у этого еще и положение не правильное, иона только мучается, а дело не движется. Будь она в больнице, мы бы сделаликесарево сечение, а здесь об этом и думать нечего. Она должна разродиться сама.

— Она в сознании?

— Да, в полном сознании. Храбрая малютка, не кричит, нежалуется. Самым лучшим женщинам приходится тяжелей всех, вот что я вам скажу.Она все спрашивает, приехал ли уже Ральф, пришлось что-то сочинить, я ейсказал, что дорогу размыло. Мне казалось, ее мужа зовут Люк?

— Да.

— Хм-м! Ну, может быть, потому ей и понадобился Ральф,кто он там ни есть. От этого Люка, видно, радости мало?

— Он негодяй.

Энн оперлась обеими руками на перила веранды, наклонилась. Сдороги, ведущей из Данглоу, свернуло такси, вот оно поднимается в гору, кХиммельхоху. Зоркие глаза Энн издалека различили темные волосы пассажира назаднем сиденье, и у нее вырвался возглас радости и облегчения.

— Просто глазам не верю, но кажется, Люк все-такивспомнил, что у него есть жена!

— Я лучше пойду к ней, а вы с ним сами справляйтесь,Энн. Я ей пока ничего не скажу, вдруг вы обознались. А если это он, прежде чемогорошить, дайте ему чашку чая. Пускай сперва подкрепится.

Такси остановилось; к удивлению Энн, шофер вышел и самраспахнул дверцу перед пассажиром. У Джо Кастильоне, водителя единственного вДанни такси, такая любезность была не в обычае.

— Приехали, ваше преосвященство, — сказал он инизко поклонился.

Из машины вышел человек в длинной развевающейся чернойсутане, перепоясанной лиловым шелком, повернулся — и на миг ошеломленной Эннпочудилось, что Люк О'Нил разыгрывает с нею какую-то непостижимую шутку. Потомона увидела, что это совсем другой человек, по крайней мере, лет на десятьстарше Люка. «Господи, — подумала она, пока он, высокий, стройный,поднимался к ней, шагая через две ступеньки, — в жизни не видела такогокрасавца! Архиепископ, не больше и не меньше! Что понадобилось католическомуархиепископу от нас с Людвигом, старых лютеран?"

— Миссис Мюллер? — спросил он с улыбкой, глядя нанее сверху вниз синими глазами; взгляд был добрый, но какой-то отрешенный,словно этот человек против воли слишком много видел на своем веку идавным-давно умудрился заглушить в себе способность что-либо чувствовать.

— Да, я Энн Мюллер.

— Я архиепископ Ральф де Брикассар, легат егосвятейшества папы в Австралии. Насколько я знаю, у вас живет жена Люка О'Нила?

— Да, сэр.

Ральф? Ральф?! Так это и есть Ральф?!

— Я ее старинный друг. Скажите, нельзя ли мне ееповидать?

— Видите ли, архиепископ… — нет, так не говорят, кархиепископу надо обращаться «ваше преосвященство», как Джо Кастильоне, —я уверена, при обычных обстоятельствах Мэгги была бы очень рада вас видеть, носейчас она рожает, и роды очень тяжелые.

И тут Энн увидела, что этот человек не сумел до концаподавить в себе способность чувствовать, а лишь силою рассудка загнал ее всамый дальний угол сознания, точно забитого пса. Глаза у него были синие-синие,Энн совсем потонула в них, а на дне увидела такое… и с недоумением спросила себя:что Мэгги для этого архиепископа и что он для Мэгги?

— Я знал, знал, что с нею что-то случилось! Давно эточувствовал, а в последнее время тревожился до безумия. Я должен был приехать,убедиться своими глазами. Пожалуйста, позвольте мне повидать ее! Хотя быпотому, что я священник.

Энн вовсе и не думала ему отказывать.

— Идемте, ваше преосвященство. Сюда, пожалуйста. И онамедленно заковыляла, опираясь на костыли, а мысли обгоняли одна другую: чистоли в доме, прибрано ли? Вытерла ли я сегодня пыль? Не забыли мы выкинутьпротухшую баранью ногу, вдруг ею все пропахло? Надо ж было такому важному гостюявиться в самое неподходящее время! Людвиг, увалень несчастный, хоть бы ты слезнаконец с трактора и пришел домой! За тобой сто лет назад послано!

Гость прошел мимо доктора Смита и акушерки, словно их тут ине было, опустился на колени у постели, взял больную за руку.

— Мэгги!

Через силу она всплыла из страшного сна, куда погрузилась,точно в омут, уже ко всему равнодушная, и увидела совсем близко любимое лицо, густыечерные волосы, в которых теперь двумя белыми крыльями светилась седина, итонкое аристократическое лицо, в котором чуть больше стало морщин и — что,казалось бы, невозможно — еще больше терпенья, и синие глаза заглянули ей вглаза с бесконечной любовью и нежностью. Как могла она вообразить, будто Люк нанего похож? Другого такого нет на свете и не будет, а она предала свое чувствок нему. Люк — отражение в темном стекле, а Ральф ослепителен, точно солнце, и,точно солнце, недостижим. Какое счастье видеть его!

— Помоги мне, Ральф, — сказала она. Он пылкопоцеловал ее руку, потом прижал к своей щеке.

— Я всегда готов тебе помочь, моя Мэгги, ты же знаешь.

— Помолись за меня и за маленького. Только ты можешьнас спасти. Ты ближе нас к Богу. Мы никому не нужны, мы никогда никому не былинужны, даже тебе.

— А где Люк?

— Не знаю, мне все равно.

Мэгги закрыла глаза, голова ее метнулась на подушке —вправо, влево, но пальцы все так же крепко, не отпуская, сжимали его руку.

Доктор Смит коснулся его плеча.

— Теперь вам лучше уйти отсюда, ваше преосвященство.

— Если ее жизнь будет в опасности, вы меня позовете?

— Непременно.

С плантации наконец примчался Людвиг, вне себя от тревоги:кругом ни души, а в спальню он войти не смел. Наконец на веранду вышли Энн сархиепископом.