в защитных костюмах скованны, страшно совершать какие-то действия, присутствует ощущение ненадежности: «В целом персонал не жалуется, разве что на медицинскую технику. Недостаточное количество масок, одноразовых халатов вызывает у них страх. И злость… Едва у них появляется возможность как следует защитить себя, напряжение спадает»2029. По-прежнему нужна быстрая реорганизация служб в условиях чрезвычайных ситуаций, увеличение финансирования и штата медперсонала, транспортировка больных из слишком «насыщенных» регионов в менее «насыщенные»; персонал жалуется на «большое количество сверхурочных часов и недостаток сна»2030. Больницы предприняли попытку рационализации и «рефинансирования». Прежде всего, развилась «медицинская» солидарность, общество стало поддерживать медиков как никогда ранее, и даже возник совершенно новый ритуал: ежедневные аплодисменты у окон в 8 часов вечера в знак признательности позиции медицинского персонала перед лицом пандемии.

В понятии усталости, трудозатрат, физического износа опыт раскрывает себя как поучительный, подтверждающий недавние изменения: оценка и чувства сместились, способ переживания трансформировался. Оценка уже не та, регистры «страдания» умножились. Затраты физических сил всегда на слуху, со всеми своими разнообразными волнениями:

В 20:00 прибывают больные. Закончить раньше двух часов ночи невозможно. Автоматически переодеваем их, проводим опрос, физический осмотр, параклинические обследования. Мы бегаем туда-сюда, из бокса в бокс, их не менее пятнадцати в этом отделении. <…> На всех лицах написана усталость2031.

По описаниям можно представить себе походку медиков, их движения: «Самые обычные жесты делаются на автомате, но в коридорах они, как будто оглушенные, потерянные, блуждают, словно в невесомости»2032.

Однако ограничиться этими наблюдениями невозможно. Сюда нужно добавить сложности в личной сфере, где усталость рассматривается по-другому; «моральные» влияния, влияния отношений, которыми традиционно пренебрегали, но которые становились все более явными, более осознанными, вплоть до непосредственного влияния на трудоспособность: медицинский персонал оказался под прессом необходимости успешно лечить больных, накапливать быстрые решения; при этом врачи боялись этой напасти – боялись за других, за себя; из повседневной жизни постепенно вытесняется все, кроме профессиональной деятельности, от фактов не скрыться, все выводы делаются в открытую. «Недомогание» здесь является следствием переутомления. Беспрецедентность ситуации, возможная неудача определяют тяжесть положения. Наконец, новшество, раскрывающее, насколько важное место занимает индивидуализация: голос врачей звучит все громче. Благодаря этому восстанавливаются факты, воплощается «опыт». Врачи говорят о трудностях и проблемах. В газетах и журналах публикуются свидетельства каждого: «Кризисный журнал белых халатов» (Le Monde), «Бортовой журнал санитарного кризиса, который ведут медики» (Libération). Из-за пандемии на первый план выступает усталость – ее сложности, ее персональные проявления – то, о чем в предыдущие десятилетия лишь подозревали.

Чувство принуждения, связанное с работой, может только усиливаться, а усталость лишь множит его аспекты и причины. Все начинается с противостояния неведомому злу: «Сильнейший страх наполнял все мысли, и каждый должен был его обуздать самостоятельно»2033. К этому страху добавляется ощущение возможной «неудачи», удивление, вызванное непредвиденным осложнением, сострадание к больному. Поэтому постоянно повторяется слово «стресс»:

Нас поражает, с какой скоростью ухудшается самочувствие больных. Это вызывает сильнейший стресс, потому что мы действительно можем потерять пациентов. Когда-нибудь потом мы дорого за этот стресс заплатим. Существует реальный риск посттравматического синдрома у тех, кто ухаживает за больными, независимо от того, что конкретно они делают2034.

Действия по уходу за больными символичны, они показывают значение психологической стороны ухода, его сложность и провоцируемые им интенсивные человеческие ожидания и становятся ценным примером уже в 1980‐х годах: модель самых первых обозначений выгорания, модель рисков личного «разрыва», которым могут быть явно подвержены определенные акторы. Конечно, изначально с такими симптомами ассоциировались лица, осуществляющие уход: «Изучение этих профессиональных категорий привело к рассмотрению повторяющихся столкновений с болью или неудачами как определяющих причин синдрома выгорания»2035. Слова медперсонала, ухаживающего за больными COVID-19, подтверждают это, раскрывая многоликую усталость, теперь лучше измеряемую и в данном случае связанную с ползучим страхом, неточной оценкой, беспомощностью, вторжением в ментальное пространство. Отсюда и эти описания времени, ставшего насыщенным, проникающим в повседневную жизнь, поглощающим моменты: «Косвенным образом эпидемия касается всего… Выходных дней больше нет»2036, – отмечает парижский врач скорой помощи; «Нет времени на отдых, даже если я отдыхаю в безопасных условиях… настоящего отдыха нет»2037, – добавляет врач-интерн из Безансона. Сон становится прерывистым, человек не может отключиться от проблем: «В ночь на среду, 18 марта, я не мог уснуть»2038.

Это существование, полное принуждений, невероятное противостояние перед лицом действительности, брешь в идентичности и ее целостности, а не просто тяжесть от невзгод. Здесь принципиальны человеческая и социальная составляющие проблемы, поэтому, даже если кризис отступит и несмотря на обещания нового руководства больницы, врачи и медсестры не скрывают скепсиса: 18 июня 2020 года в газете Le Monde появляется статья под заголовком «„Усталый и отчаявшийся“ медицинский персонал»2039.

Труды и дни

В условиях пандемии по-прежнему на передний план выдвигаются профессии, необходимые для функционирования общества: «несмотря на кризис, работают десять миллионов полицейских, кассиров, сборщиков мусора, работников предприятий общественного питания»2040, а также тех, кто занят на транспорте, в энергетике, в сфере помощи на дому, в коммуникациях и так далее. Конечно, наш беглый обзор можно было бы ограничить простой зависимостью, связать увеличение утомления только с затратами физических сил: возрастают потребности, возникают неотложные ситуации, нагрузки становятся продолжительнее. Длительность рабочей смены увеличивается в официальном порядке. Постановление от марта 2020 года изменяет «максимальное рабочее время во время кризиса» в секторах, которые считаются «перегретыми»2041 (телекоммуникации, агропродовольственный сектор, энергетика, транспорт): двенадцать часов в день, шестьдесят часов в неделю2042. Эти весьма значимые цифры раскрывают озабоченность властей – как политических, так и экономических, но со всей очевидностью вызывают протест со стороны профсоюзов. Противоречие между требованиями производства и требованиями социальной защиты непреодолимо: «Существует опасность того, что к риску заболеть добавляется риск усталости из‐за увеличения продолжительности рабочего дня и сокращения времени отдыха»2043.

Однако помимо этих перегрузок усталость снова усложняется, встречается все чаще и испытывается по-разному. Во-первых, существуют последствия страха, его физическое проявление, вплоть до просьбы о сокращении рабочего времени, которое считается «чрезмерным»: «Все эти меры, объявленные или подтвержденные в понедельник, не защищают их от чувства, все чаще разделяемого теми, кто вынужден работать во время эпидемии, – чувства страха… У нас животы сводит от ужаса, а мы должны оказывать услуги»2044. Или вот признание «сотрудника клининговой компании»: «Когда я прихожу на работу, у меня болит живот от страха»2045. Затем наступают последствия межличностной напряженности, связанные