разговоры, но сердцевиной всех этих разговоров всегда являетСЯ воображаемый мир. Теперь телевизионные программы пошли еще ДдДЬше в этом направлении. Появляются все больше и больше программ показывающих людей, которые просто говорят о чем-нибудь, таким О^раЗОм, зритель избавлен даже от необходимости говорить о воображаемом мире — теперь есть люди, снявшие с его плеч и этот груз. Наблюдатель трижды отгорожен от самой жизни.

И посреди этого трижды изолированного существования была реальность, которая сейчас для полицейского сводилась к отрубленной кисти руки.

Интересно, как бы они решали загадку этой руки в Беззащитном городе?

Он не имел представления. Он только знал, что каждое воскресенье ходит в церковь и надеется что-то найти.

В это воскресенье он вышел оттуда с тем же чувством, что и вошел, и теперь шел по сверкающему от дождя тротуару вдоль парка, направляясь в полицейский участок. Из-за дождя зеленые шары над входом в участок были включены, и цифры «87» слабо светились сквозь серую пелену дождя. Он поднял глаза на каменный фасад, с которого струями стекала вода, поднялся по пологим ступеням и вошел в дежурку. Дейв Мерчисон сидел за столом и читал киножурнал. На обложке была фотография Дебби Рейнольдс, а над ней провокационный вопрос: Как Дебби поступит теперь?

Следуя в направлении, которое указывала стрелка над вывеской «СЫСКНОЙ ОТДЕЛ», он поднялся по металлической лестнице на второй этаж и прошел в конец длинного, слабо освещенного коридора. Он толкнул дверцу в решетчатой перегородке, бросил шляпу на вешалку в углу и прошел к своему столу. В комнате царила непривычная тишина. Ему показалось, что он снова в церкви. Полицейский Фрэнк Хернандес из пуэрториканцев, который родился и вырос в этом районе, поднял глаза и сказал:

— Привет, Коттон.

— Здравствуй, Фрэнки, Стива еще нет?

— Он звонил около десяти минут назад. Просил сказать тебе, что он пойдет прямо в порт, чтобы поговорить с капитаном судна «ФАРРЕН».

— Ясно. Что еще?

— Получено заключение Гроссмана по ножу для разделки мяса.

— Какому ножу? Ах, да. Миссис Андрович. Что-нибудь нашли?

— Ничего. На ноже никаких следов, кроме вчерз: пнсго жаркого.

— А куда все подевались? Чгу/Го больно тихо вокруг.

— Вчера вечером произошла кража со взломом — бакалея на улице Ki^p. Энди и Мейер отправились туда. Лейтенант ПОЗдонил сказать, что будет позже. У жены температура. Ждет доктора.

— Клинг разве не дежурит сегодня?

Хернандес отрицательно покачал головой.

— Поменялся со Стивом.

— Кто же сегодня в пределах досягаемости? У тебя есть список дежурств?

— Я.

О Боже, что здесь за монастырский покой сегодня? Хотя бы Мисколо здесь? Чаю хочется.

— Только что был здесь. Наверно, спустился поговорить с капитаном.

— Вт жи< дни… — начал было Хейвз, но оставил предложение незаконченным. Спустя какое-то время он спросил:

— Фрэнки, у тебя когда-нибудь бывает такое чувство, что все окружающее нас не настоящее?

Наверно, он задал вопрос не по адресу. Уж Фрэнки Хернандес сталкивался с реальностью жизни больше, чем кто- либо другой. Дело в том, что Хернандес возложил на себя почти невыполнимую задачу — доказать всему миру, что пуэрториканцы могут- быть порядочными людьми в маленьких драмах, разыгрываемых жизнью. Он не знал; кто занимался отношениями его народа с прессой, прежде чем появился на сцене, но твердо знал, что тот, кто этим-занймался, делал это неправильно. У него никогда не возникало желания дать кому-то пощечину, или пырнуть кого-то ножом, или даже хоть' раз затянуться сигаретой с марихуаной. Он вырос в округе 87-го полицейского участка, в — одной из отвратительнейших в мире трущоб, но никогда не украл даже почтовой марки, ни разу не бросил взгляда на проституток, которые во множестве фланировали по Ла Виа- де Пута; Он был благочестивым католиком. Его отец усердно работал, чтобы обеспечить семью, а мать заботилась исключительно о достойном воспитании четверых детей, которых она произвела на свет. Когда Хернандес принял решение стать полицейским, отец и мать искренне одобрили это решение. Он был зачислен в полицию, когда ему исполнилось двадцать два года, до этого он прослужил четыре года на флоте и отличился в боя» во время заварушки при Иво Дииме. В кондитерской его отца на зеркале, позади прилавка, была приклеена фотография Фрэнка Хернандеса в полном военном обмундировании рядом с маркой кока-колы. Отец Фрэнки не упускал случая сообщить каждому новому покупателю, что это фотография его сына, который сейчас служит в городской полиции.

Нельзя сказать, что Хернандес без труда осуществил свое решение служить в городской полиции. Прежде всего он столкнулся с предубеждением, царившем в самой полицейской среде, не говоря уж о своих соотечественниках-наркоманах. К этому надо добавить своеобразное отношение к нему некоторых жителей округа. Он скоро обнаружил: его считают «своим» и ожидают, что он будет закрывать глаза, когда они допускают нарушения, требующие вмешательства полиции. Но к счастью Фрэнки был не способен закрывать глаза на нарушения. Он был приведен к присяге, носил форму и-должен был выполнять свои обязанности.

Кроме того, нельзя было забывать о Деле, которому он себя посвятил.

Фрэнки Хернандес должен был доказать жителям своего округа, полиции, городу, а может быть, и всему миру, что пуэрторикг. нцы — это люди. А некоторые его коллеги, такие, как Энди Паркер, порой очень затрудняли продвижение благородного дела. До Энди Паркера были коллеги по отделу патрулирования, из-за которых его попытки продвинуть Дело оказывались тщетными. Хернандес вполне отдавал себе отчет, что даже если он когда-нибудь станет шефом отдела уголовного розыска или комиссаром полиции, вокруг всегда найдутся энди паркеры, готовые всегда напомнить ему, что за избранное им Дело надо бороться неустанно день и ночь.

В то же время для Фрэнки Хернандеса окружающий мир был чертовски реален, порой слишком реален в своей жестокости.

— Нет, Коттон, у меня никогда не возникает такого чувства, — ответил он.

- Наверно, дождь так действует, — сказал Хейвз и зевнул.

Судно «С. С. ФАРРЕН» носило имя известного и уважаемого джентльмена из Уайт Плейнз[12], которого звали Джек Фаррен. Если оригинал был добродушным, приветливым, располагающим к себе и всегда опрятным простаком, то его тезка оказался плохоньким, прогнившим, проржавевшим, грязным и сопливым суденышком.

Капитан был под стать своему судну.

Это был крупный, неуклюжий человек с лицом, покрытым трехдневной щетиной. Все время, пока Карелла с ним разговаривал, капитан ковырял в зубах щепочкой от спичечного коробка, то и дело причмокивая, всасывая воздух, чтобы освободиться от застрявших между зубов остатков завтрака. Они сидели в похожей на гроб каюте капитана, стены и потолок которой были пропитаны ржавой влагой. Капитан продолжал причмокивать и ковырять в зубах