что она убьет себя, ежели ту не казнят. Артур ей уступил и ничего уже так не жаждал, как осудить благородную королеву.

Мессир Гавейн переговорил с баронами Бретани, дабы уяснить себе, как поступит каждый из них. Что же до него самого, он твердо решил, что ноги его не будет при таком дворе, где королеву возможно осудить на казнь.

– Но с королем, – сказал Галеот, – надо вести себя осмотрительно: как видно, он решил поступить с госпожой со всею суровостью, а потому попросим отложить дело на сорок дней. Быть может, возвратясь в свои владения, он уже не будет без ума от той, которую намерен возвести на место королевы.

Бароны Логра одобрили совет и устами Галеота испросили этот срок. Король ответил, что не видит никакой причины медлить с приговором.

– Если вы уклоняетесь, я знаю, кем вас заменить.

– Сир, – отвечали они, – поскольку оглашен вердикт, что наша госпожа Гвиневра лишена звания супруги и королевы, то спору нет, ее придется осудить на смертную казнь. Однако это такой приговор, который мы выносить отказываемся, ибо не желаем, все мы до единого, чтобы с нашей госпожой королевой обошлись жестоко.

– Ну и пусть! – ответил король, – не вы, так другие совершат суд, и не далее чем сегодня вечером.

Тогда он приказал баронам Кармелида вынести приговор, и старый Бертоле сказал:

– Мы не возражаем, сир, при условии, что главенствовать будете вы. Если уклонились бароны Бретани, то пусть, по крайней мере, король Бретани займет их место.

Король почувствовал, что не может отказать; он прошел за ними в залу, где им надлежало судить. А Галеот, зная, что от жизни королевы зависит жизнь его друга, спросил Бретонцев, что они намерены делать, если ее приговорят.

– Повторяю, – сказал Гавейн, – я покину землю моего дяди и никогда туда не вернусь.

Мессир Ивейн, сын Уриена, и Кэй-сенешаль дали тот же зарок, и их примеру последовали все остальные.

– Слава Богу! – отозвался Галеот, – нетрудно видеть, любят ли госпожу королеву честные люди и одобряют ли они смертный приговор.

Он пошел к своему другу.

– Дорогой мой собрат, – сказал он, – не волнуйтесь: до исхода дня вы увидите самый дерзкий поединок, о каком вы только слышали. Если суд короля осудит королеву, я намерен оспорить приговор; я брошу вызов королю и предложу ему биться либо против него самого, либо против шампиона, которого он пожелает назначить.

– Нет, Галеот, вы не сделаете ничего подобного: я сам разрешу этот спор; если король за это будет мною недоволен, никому большой беды не будет; позвольте же мне сделать то, что подобает.

– Согласен, раз вам так угодно; однако вы, как и я, принадлежите дому короля и Круглому Столу, не забывайте об этом. А потому, когда услышите приговор, взгляните на меня: по знаку, поданному мною, вы подойдете к королю и объявите, что отказываетесь от привилегий его дома и Круглого Стола. Вот тогда вы сможете невозбранно оспаривать приговор.

Так они беседовали, когда Артур вместе с баронами Кармелида вышел из залы, где был только что вынесен приговор. Он сел, бароны выстроились по обе стороны от него. Королева держалась особо, ничуть не выказывая волнения. И Бертоле, которому дали слово, заговорил во всеуслышание:

– Внемлите, сеньоры бароны Бретани, приговору, вынесенному по указу короля Артура против женщины, чрезмерно долго состоявшей с ним, королем, в сожительстве. Дабы воздать по справедливости за оное злодеяние, надлежало бы лишить виновную жизни; но нам следует принять во внимание, что она долгое время, хотя и не по праву, имела честь разделять ложе с королем. Правосудию будет довольно, если с нее совлекут все то, во что она была облачена в день своей свадьбы. Поскольку она носила корону, не имея на то основания, то волосы, ее принявшие, будут обрезаны, равно как и кожа рук, возложивших ее на голову. Скулы обеих щек, куда было наложено святое миро, будут усечены; в этом виде она удалится из страны Логр и никогда более не посмеет предстать перед господином нашим королем.

Велико же было возмущение мессира Гавейна и баронов Логра, когда они выслушали приговор. Все наперебой заявляли, что нипочем не останутся при дворе, где выносят подобные суждения. Мессир Гавейн высказался первым:

– Если бы к этому не был причастен монсеньор король, то те, кто на это согласился, были бы навеки опозорены.

То же самое сказал и мессир Ивейн. Кэй-сенешаль зашел еще далее, провозгласив, что готов сразиться с лучшим из рыцарей, вовлеченных в столь мерзкое судилище, кроме короля. Посреди нарастающей смуты Галеот метнул взор на своего друга и подал ему условленный знак. Тотчас Ланселот растолкал толпу баронов силой, не прося дать ему дорогу; на пути ему попался Кэй-сенешаль, желающий выдвинуть себя в защитники королевы; он грубо развернул его к себе, схватив за руку. Обозленный Кэй заново протиснулся вперед него.

– Назад! – крикнул Ланселот. – Предоставьте заботу о защите королевы тому, кто лучше вас!

– Лучше? – сказал Кэй.

– Лучше.

– И кто же это?

– Скоро увидите.

Затем, отстегнув пряжку своего роскошного плаща и не глядя, кто его подберет, он в тунике подошел к самому креслу короля.

– Сир, – произнес он, – я был вашим рыцарем, сотрапезником Круглого Стола; все это по вашей милости, за которую вас благодарю. Я вас прошу меня от этого уволить.

– Как! Дорогой мой друг, вы говорите всерьез?

– Да, сир.

– Даст Бог, вы не сделаете этого. Как же так! Вы откажетесь от чести, о которой мечтают столь многие!

– Я так решил, сир, я не желаю больше принадлежать вашему дому.

– Если вы не слушаете ни моих увещеваний, ни всех этих баронов, вот моя рука, я избавляю вас от всех уз верной службы, которыми вы были связаны со мной.

– Теперь же, сир, от своего имени и от имени многих рыцарей, присутствующих здесь, я спрашиваю, кто составил приговор, вынесенный против чести госпожи моей Королевы?

– Это я, – живо ответил король, – и я не думаю, что найдется хоть один человек, склонный назвать его суровым; скорее уж его сочтут чересчур мягким. Но к чему об этом спрашивать?

– К тому, что я объявляю лжесвидетелем и изменником любого, кто был причастен к этому приговору. И я готов это отстаивать против него или против всего суда в целом.

– Послушайте меня, Ланселот; я не забыл ваших великих заслуг; что бы вы ни говорили, я не могу вас ненавидеть. Однако с вашей стороны немалая дерзость – оспаривать мой приговор, и я не сомневаюсь, что найдется боец, который заставит вас об этом пожалеть.

– Это еще будет видно,