– Прикольно, поживу нормальной жизнью хоть так. О, тут даже колледж есть!

– Что за профессия у тебя?

– Э-э-э, это на этой карте? Художник.

– А, тогда ты можешь не получать образование и идти налево.

– Че-е-ерт!

Варрон засмеялся, в этот момент он даже показался мне нормальным парнем.

Игра быстро нам наскучила. Нужно было крутить барабан да считать правильно, ничего больше.

– Варрон, – наконец решилась я, – где мы?

Он долго смотрел на меня, видимо, сомневаясь, говорить мне или нет.

– За городом. Летний коттедж, где была вечеринка, – бросил он, складывая все в коробку.

– Кажется, это было сто лет назад.

– И не говори.

– На кой черт вам бункер?

Он пожал плечами.

– Отец – параноик.

– Понятно… – протянула я. – А меня здесь реально держат для защиты?

Варрон прыснул от смеха.

– Они сказали тебе это?

– Я тоже не поверила, но… Тебе вообще можно со мной об этом говорить или… – Я оглядела помещение, отчего Варрон снова расхохотался.

– Волшебная камера? Прослушки? Не-е-ет. Максимум могут считать прошлое с комнаты, но ты думаешь, я бы оставил возможность Кармине пересматривать сказанное мной? – Он махнул пальцам, явно намекая, что применил какое-то заклинание.

– Так что…

– Все проще, чем ты думаешь. Выкуп и шантаж.

– Что?

Я-то успела напридумывать самые жуткие и странные варианты, но точно не додумалась до такой банальщины.

– Что за выкуп?

– Хотят отобрать место у эльфов.

– И жить в лесу?

Варрон опять рассмеялся.

В голове начало кое-что всплывать. Первое (и почти единственное) собрание Комитета, на котором я присутствовала. Эльф запретил ведьмам проводить шабаш у древних тотемов, а в лесу присутствовало огромное скопление энергии, да и половина алхимии строилась на ингредиентах, которые оборотни таскали из леса и наверняка толкали втридорога. Так вот как они придумали решить этот конфликт? Продать меня?

– Идиотский план.

– Да, только Далия со своим ковеном хочет устроить подставную «спасательную операцию». – Мы оба вздрогнули. – Лес станет платой. Мол, для мощного заклинания поиска.

– Они думают, что я буду молчать?

– Этого я уж не знаю, – он развел руками, – но, видимо, у них есть способ тебя заткнуть.

Меня передернуло. Я боялась даже представить, что это могло быть.

Каспий

Он не сразу признал в широкоплечем парнишке с темной густой шевелюрой и бойким взглядом Винсента Лавстейна. Когда тот был еще жив, Каспия еще на свете не было, а на фамильном древе он был изображен серьезным и суровым мужчиной, напоминающим медведя, с густыми темными усами и тяжелым, как удар кувалды по черепу, взглядом.

– Винсент? – Кави учтиво присел рядом, пока парень, может, еще школьник, с удовольствием затягивался сигаретой и смаковал дым. У него была пестрая рубашка в стиле «Вудстока» и хиппи-коммуны восьмидесятых. Наверное, сейчас он застал именно эту эпоху.

Винсент лениво поднял бровь, глядя на демона. Кави сложил руки в замок.

– Я все решил, Кав, – бросил Винсент. – Я на хрен валю отсюда, как мама. Не хочу нести за это ответственность, детей не хочу. Лучше проживу свои лет двадцать с какой-нибудь болячкой.

Кави с готовностью кивнул, будто давно смирился с этим фактом.

– Ты – единственный ребенок в семье, – напомнил он. – Других наследников нет. Еще поколение город выдержит, но третье – едва ли.

Винс пожал плечами, затушил сигарету, и плотная струйка дыма потянулась к вентиляции.

– Не мое дело. – Даже Каспий заметил, что он это сказал чуть наигранно.

– А если скажу, что у тебя есть возможность найти себе замену, это ничего не изменит?

Винс опешил, в упор глядя на ифрита, а затем протянул тихое и даже немного робкое:

– Слушаю.

Кави медленно и открыто улыбнулся. Было в нем что-то детское.

– Тебя не смущает, что Лавстейн, точнее, Лавштайн – немецкая фамилия?

Винс сощурил глаза.

Кави скользнул взглядом по небольшому фамильному древу.

– Генри Лавстейн, вернее, Лавштайн, носил другую фамилию, будучи бастардом. Но, приехав сюда, – как сейчас помню наивного матроса с неисчерпаемой верой в сказки, еще наивного мальчишку, – всегда страдал от своего статуса. Корнелиус имел привычку долго рассуждать о том, что на этом комплексе бастарда и построен весь ваш род. Оказавшись ненужными на родине, помня о первом предке, вы мстили исконному Лавштайну, немецкому герцогу, спонсору той французской экспансии в 1604 году, куда и устроился Генрих в надежде хотя бы так доказать свою причастность к этому человеку. В итоге он стал Лавстейном, перековеркав фамилию на американский лад.

Винсент, кажется, не совсем понимал, о чем речь.

Но Каспий понимал. И если бы мог, то схватился бы за волосы.

– Кровь – основополагающая вещь, Винс, тебе ли не знать. Наш договор держится на крови, на крови Лавштайнов. И все, кто связан этими вечными узами, связаны с договором. Красная жидкость, прочнейшая нить, соединяет этот огромный мир вдоль и поперек, живет и процветает, множится, обрывается, существует перманентно и независимо от твоих знаний.

– К чему ты ведешь, Кав?

– К тому, – Кави ослепительно и счастливо улыбнулся, – что у меня всегда был запасной вариант.

Винсент медленно нагнулся и спросил:

– Где он?

А дальше воспоминания пронеслись обрывистым видеорядом. Отъезд из Мунсайда, виды Европы, какие-то адреса, судорожные поиски, фамилии Лавштайн уже давно не существовало, мужской род оборвался полвека назад, но родственник нашелся. По иронии судьбы его звали Генрихом, он жил в окрестностях Ганновера и постоянно пил.

Винс не чувствовал никакой родственной связи и мысленно злорадствовал. Некогда бастард основал свой город, обеспечил едва ли не королевский статус на поколения вперед, а герцог, отказавшись от него, нашел свою кончину среди пьянчуг-фермеров. Сложно было представить, что стало бы с Мунсайдом, попади он в грязные, засаленные руки этого «человека», который больше походил на визгливую свинку. К сожалению, Генрих являлся последним из рода, и он был старше Винса, так что свой престол уже упустил.

Но за кружкой пива он пускал скупую слезу и рассказывал о годовалом сынишке, которого бросил, о чудесной девушке Элизе, с которой как-то развлекся в Мюнхене.

* * *

Возможно, она хотела показать ему еще что-то. Их первую встречу, дальнейшее будущее, историю его отца, но Каспий отшатнулся, будто холодные мертвецкие руки превратились в раскаленное железо.