бегает по саду и умоляет вышедших погулять взрослых:

– Господа! Не ходите! Весь снег мне испортите!

А затем вдруг раздается его неистовый рев:

– Колька, зачем берешь снег? Папа, скажи, чтобы он не сгребал!

– Коля, не бери с дорожки снега, к чему тебе? – хладнокровно говорит папа.

– А мы бабу будем делать.

– Где же вы возьмете снега для бабы? Пойдите, попросите у соседки: может быть, она разрешит у нее собрать.

Коля с Маней бегут через улицу к мадам Мартэн. Это идея. Собрать у нее.

Но мадам Мартэн встречает подозрительно. Если кому-нибудь снег понадобился – это уже ценность. Это уже капитал. Только – сколько стоит кило? Как определить? И потом – мужа дома нет. А вдруг будет браниться?

После тяжкой душевной борьбы мадам Мартэн наконец находит выход. Снег, который лежит на дорожке, пусть берут. Но тот снег, который на огороде и в цветнике, брать нельзя – самим может понадобиться. Мартэны ведь люди бедные, ренты едва хватает, чтобы свести концы с концами. Может быть, с выпуском новых казначейских свидетельств франк упадет, сохрани Боже!

Я сижу у окна, смотрю, как Сережа ездит с горки на салазках, врываясь в глинистую землю ножками стула. Смотрю также, как Коля и Маня торопливо лепят бабу, аккуратно распределив, сколько фунтов нужно на голову, на живот и на ноги…

Смотрю, наблюдаю и уношусь мыслью туда, на восток. Какое изобилие этого снега сейчас у нас, на равнинах! Пожалуй, это единственное, что можно иметь там в неограниченном количестве и такого же отличного качества, как в дореволюционное время. Вот, действительно, отрасль хозяйства, не тронутая социалистическим опытом.

Ах, подлое, подлое время! Даже любуясь снежным пейзажем, и то не могу отойти от советской экономической политики. Ведь, кажется, просто. Сиди, смотри, любуйся…

А в голове все те же назойливые неотвязные мысли. И невольно всплывает вопрос:

– Почему большевики не вывозят снега в Париж? Добились бы кредитов, набили бы этим продуктом свободные пароходы… И айда, в путь-дорогу. К поднятию червонца…

«Возрождение», рубрика «Маленький фельетон», Париж, 4 февраля 1935, № 3533, с. 3.

Фирма

Чего только люди ни придумывают.

Около месяца тому назад прихожу как-то к Лунниковым, звоню, а там, внутри, стук дамских каблуков, хлопанье дверью, смятенье.

– Не впускайте, – шепчет какой-то голос. – Выдадут!

– А если телеграмма?

– В таком случае, закройте дверь на кухню… Скорее!

Мадам Лунникова впустила меня, растерянно оглянулась по сторонам и бессвязно залепетала:

– Это вы? Пожалуйста… Очень рада… Простите… Сразу не расслышала голоса…

Из кухни вышла вся раскрасневшаяся Татьяна Львовна. На ней был белый халат, забрызганный желтоватой жидкостью, а на голове цветная повязка, из-под которой тревожно выбивались в разные стороны черные волосы.

– А я перепугалась, – устало улыбнувшись, проговорила она. Думала, кто-нибудь другой. Людочка, мне кажется, мы можем от него не скрывать нашего секрета?

– Ну, да. Конечно. Только под условием; никому ничего не рассказывать. Чтобы не было конкуренции.

Я дал торжественное клятвенное обещание – и дамы повели меня на кухню, где на газовой плите в большой кастрюле варилась какая-то странная масса.

– Мы с Татьяной Львовной занимаемся приготовлением конфет для продажи, – начала объяснять Людмила Ивановна. – Заплатили одному русскому кондитеру сто франков за рецепт, как делать сливочные и мессинские помадки… И вот теперь пробуем. Главное, чтобы на мраморе потом закрутилось.

Я с любопытством заглянул в кастрюлю, затем с благоговением посмотрел на дам. И стал слушать подробности об изготовлении помадок.

Как оказывается, есть здесь особый трюк, который на новичков обычно наводит страх. Чтобы определить, достаточно ли кипятить приготовленный состав, в кипящую массу нужно быстро опустить мокрую руку, вытащить и попробовать, сворачивается ли захваченная часть массы в мягкий комочек. Если комок образуется, кипятить больше не надо.

Кастрюля снимается с плиты, а содержимое ее выливается на мокрую мраморную доску и, когда слегка застынет, растирается особенными деревянными лопаточками, пока в достаточной мере не затвердеет.

– Ну и как было вчера? – полюбопытствовал я. – Затвердело?

– О, да, – грустно сказала Людмила Ивановна. – Затвердеть затвердело, но, к сожалению, слишком. Превратилось не то в камень, не то в кирпич. Вася, вернувшись со службы, взял долото, молоток и разбил все на мелкие части. Конечно, сами все съели.

– И все-таки получилось довольно вкусно, – успокоительно добавила Татьяна Ивановна. – Как леденец.

Чтобы не мешать дамам, собрался я было уходить; но в это время пришел Василий Степанович, мы с ним заговорились в столовой и вдруг слышим:

– Господа! Идите, помогите, пожалуйста!

Прошло три часа. Было уже около половины второго ночи. Сняв пиджаки, запыхавшиеся, разгоряченные, мы с Василием Степановичем плясали у двух концов стола, на котором лежала мраморная доска, и ожесточенно перекидывали друг к другу лопаточками полужидкий конфетный состав.

– Что? Закручивается? – изнеможенно спрашивала сидевшая в углу Людмила Ивановна.

– Нет.

– Вы слишком теребите, – уныло заметила из другого угла Татьяна Львовна, расправляя скрючившиеся от долгой работы пальцы. – Не бейте ее так, умоляю.

– А как же иначе? Погодите… Кажется, тверже уже.

– Да что вы?

– Нет, Нет. Показалось. А, ну, еще! Поддайте, миленький, в мою сторону! Шлепайте ее, подлую, лупите!

* * *

После этой вальпургиевой ночи несколько раз заходил я по вечерам к Лунниковым посмотреть, как подвигается конфетное дело. Каждый раз принимал участие в спортивной работе вокруг мраморной доски. И каждый раз вместе со всеми съедал неудавшийся вкусный состав.

За весь месяц один только раз помадки получились как следует. Обрадованные Татьяна Львовна и Людмила Ивановна нарезали их аккуратными кубиками, вложили в бумажечки, сговорились отнести для продажи, чтобы оправдать часть расходов… Но Людмила Ивановна постеснялась идти в магазин предлагать, а Татьяна Львовна испугалась, что магазину конфеты понравятся, и что владелец, чего доброго, сделает заказ на новую партию.

В конце концов, пришлось поступить проще: устроить вечер, пригласить гостей и угостить их помадками, не говоря, конечно, откуда, они.

* * *

Сейчас, к сожалению, обе дамы временно закрыли свою фирму. Муж Татьяны Львовны заявил, что видеть не может ничего сладкого. А Людмила Ивановна прибавила в весе шестнадцать кило, получила одышку. И когда была у доктора, доктор осмотрел ее, удивился и строго спросил:

– Вы чем последнее время питаетесь?

– Помадками…

– В самом деле? Категорически запрещаю!

«Возрождение», рубрика «Маленький фельетон», Париж, 10 февраля 1935, № 3539, с. 3.

Река времен

(Из записной книжки интеллигента)

1 марта 1917 г.

Ура! Наконец-то!

Весь день бегал по Петербургу и со всеми целовался на радостях. Господи! Не верится даже, что теперь и у нас, как в Европе, будет чудесная власть, истинное волеизъявление народа, беспощадный контроль над исполнительными органами. А ведь страшно подумать – всего несколько дней назад были отсталой державой, с чиновниками-взяточниками, с отвратительнейшим в мире судом, с грубой мерзкой полицией…

Стыдно было смотреть в лицо иностранцам.

Жена сделала мне из атласной ленточки превосходный красный бант. Не знаю только: с какой стороны носить? С левой как орден, или с правой как академический знак? Попросил все-таки пришить