c двумя дырками в спине, где-нибудь может лежать она. И ей может попасться не такой криворукий стрелок, как Салаху.

Потому эти двое суток она старалась лишний раз не покидать «Грифон», разве что доходила до портового магазинчика или до небольшой, но уютной кофейни с подключением к Зеркалу. Иногда её сопровождала Джайда, и Замиль была благодарна, что та рядом с ней, хотя и подозревала, что Стефано приказал ей следить за ней, чтобы она не вздумала продать то, что у неё висит в наладоннике.

Продать то, что висит в наладоннике… Ещё когда Салаха везли в больницу, Стефано сказал ей прямо: хочешь оставаться на катере – даже не думай это продолжать. По крайней мере, пока мы не поймём, что происходит. Несмотря на весь свой гнев Замиль понимала разумность его слов, но больше всего боялась потерять своё пристанище на «Грифоне», эту маленькую душную каюту, ставшую домом им троим. Куда ей идти потом? Одной?

– Что же мы будем делать? – она очень надеялась, что её слова не прозвучали жалобно, хотя совсем не была в этом уверена.

– Если бы я сам знал, – Стефано швырнул за борт косточку от финика. – Чёрт, как хочется закурить сейчас! Отрава, но ведь успокаивала!

– Так закури, – вяло сказала Замиль, – что мешает? У Таонги есть сигареты. Я могу сходить, принести.

– Я бросил, а теперь начинать… Неважно. Послушай, Замиль. Я тоже долго вертел всё это в голове, так и этак. Нам надо держаться вместе, даже если не хочется. И выбираться из этой помойки. Назад в Марсалу мне ходу нет – кто надо уже знает, что я помог сбежать Салаху. Я тут поговорил с народом… В общем, дома нехорошо. Пропадают люди. И я, наверное, так же пропаду, если вернусь. И ты тем более.

– Ты же хотел что-то изменить, предупредить людей, что настаёт тяжёлое время! Остановить этих ублюдков из Мадины, которые качают лодку. И что, теперь просто затаишься, как крыса?

– Из Палермо, – уголки рта у Стефано опустились вниз, на скулах заиграли желваки, – хотя да, то, где живут эти – наверное, всё-таки Мадина. Не хочу пачкать о них наши имена. Насчёт «предупредить людей» – все уже и сами всё поняли. Кто не совсем идиот. Но есть и ещё момент. Я говорил с Салахом. Его один… человек из Марсалы свёл с важными людьми здесь. Через них мы можем попытаться достать ублюдков. По крайней мере, у этих больших людей Суса больше шансов на это и меньше риска получить пулю в спину, чем… ну, чем у любого из нас.

– Но деньги… – Замиль сделала глубокий вдох, – послушай. Ты думаешь, ради чего я во всё это ввязалась? Ради того, чтобы сбежать отсюда. Не из Мадины – отсюда вообще. Из этой лицемерной помойки, где я – никто. Просто потому, что женщина и не махдистка. А махдисткой я быть не хочу. А теперь, теперь мне куда? Оставаться в Сусе? Или в ещё какую-нибудь дыру нашего благословлённого Справедливейшим нового Халифата? И что же я там буду делать, интересно? Опять ублажать гладких кобелей? Или может, повезёт и возьмут куда полы мыть? Нет, Стефано, fandeme[1], не согласна я на такое теперь. Раз ввязалась, раз начала – назад поворачивать поздно. Я вырвусь отсюда, с вами, без вас. Хоть без денег, хоть с голой задницей, а вырвусь.

Последние слова она почти выкрикнула, хотя начинала говорить спокойно. Стефано смотрел на неё, словно что-то взвешивая, потом, к её удивлению, протянул свою здоровую руку и легко сжал её предплечье.

– А ты думаешь, я не понимаю тебя, Замиль? – спросил он, и вдруг его лицо словно осыпалось, и он показался ещё старше своих лет. – Думаешь, мне, знавшему другой мир, настоящую Италию, настоящую Сицилию, настоящую Европу, нравится этот fottuto[2] Халифат? Не тошнит от минаретов над Марсалой? Да только там, по другую сторону моря, всё уже не так, как было когда-то. Большая война, будь она проклята, закрыла тот мир. Там сейчас не рады нам – людям с этой стороны, кем бы ни были наши отцы. Иначе бы многие рванули через море. Да только… тех, кто приплывает, они отправляют на проверку, а потом – потом эти люди куда-то исчезают. Я знал троих за последние десять лет, которые покинули Марсалу. Всех просил передать весточку о новой жизни. Никто не передал. А что за жизнь в Европе сейчас, я немного знаю, не раз у Салаха записи покупал. Я… я не уверен, что смогу так жить, даже если мне там позволят. И не уверен, что сможешь ты. Говоришь, не хочешь больше торговать телом, не хочешь быть шлюхой или уборщицей? А там-то ты кем быть собралась?

Замиль хотела что-то сказать, хотела и искала слова, но слова не находились. Она перевела взгляд на берег – несмотря на жару на залитом солнечным светом причале кипела жизнь, люди заходили на корабли по трапам, спускались, толкали тележки, хлопали друг друга по плечам и что-то выкрикивали. Шумная, пёстрая, яркая жизнь Магриба, где ей не было место.

– Что же мы тогда будем делать? – спросила она наконец тихо. – Вернуться, хотя бы в Марсалу, а тем более в Мадину, тоже нельзя. Здесь – ну сам видишь, здесь тоже небезопасно. Можно, конечно, забиться в какую-то дыру, выбросить наладонники, затаиться, как крысы – так, может, и не найдут, а потом забудут. Но разве же это жизнь?

– Не жизнь, – Стефано покачал головой, – я и сам так не согласен. Но у нас с Салахом появилась тут одна мысль. И я вот её верчу в голове. Нам надо сбежать. Но если не на север, то значит на юг. Те люди, с которыми общается Салах – ну теперь с помощью Таонги, неважно – согласны не просто заплатить деньги. Они предлагают в счёт оплаты и документы. По которым мы выедем в Котону.

При последних словах Стефано чуть понизил голос, словно пытаясь выделить их интонацией, а его тёмно-карие глаза остановились на её лице, точно пытаясь уловить её реакцию сразу.

Котону. В голове Замиль вдруг всплыли слова из их разговора с Салахом: «…говорят в Котону людей для обрядов заживо разбирают, продам почку – разбогатею…» Она, не сдержавшись, хихикнула, сама ощущая, что её смешок отдаёт