Лакост открыла багажник, надела боевое снаряжение. Тяжелые ботинки, шлем с камерой. Сунула автоматические пистолеты в карманы на липучке, прицепила пояс с патронами. Ее пальцы действовали уверенно со знакомым снаряжением – карабины, защелки, ремни, проверка. Еще одна проверка.

Она позвонила мужу в Монреаль, поговорила с детьми. Пожелала им спокойной ночи, сказала, что любит их.

Они уже подросли и теперь стеснялись повторять слова любви.

И не повторили.

Когда ее муж снова взял трубку, Лакост сказала, что сегодня ей предстоит поработать допоздна, но она вернется домой, прежде чем он успеет соскучиться.

– У нас же есть «Пиноккио»? – спросила она.

– Книга? Наверно. А что?

– Ты не думаешь, что было бы хорошо почитать ее детям на ночь?

– Нашим детям? Они из этого уже выросли. Они хотят смотреть «Ходячих мертвецов».

– Не позволяй им, – сказала она и услышала его смех.

– Я буду ждать тебя, – сказал он.

И хотя она всегда говорила ему, чтобы не ждал, он ее непременно ждал.

– Я тебя люблю, – сказал он.

– И я тебя, – ответила Лакост. Ясные, обдуманные слова.

Потом она отключилась и убрала телефон в бардачок, а служебный засунула в кармашек на липучке.

Телефон этот зажужжал, как только она перевалила через гребень холма на пути из Трех Сосен.

Она получила одно сообщение. От Туссен.

Они заняли места на позиции.

Лакост быстро набрала ответный текст: «Г и Б в бистро. Выдвигаюсь на позицию».

Она пробиралась по лесу, когда телефон снова завибрировал.

«Груз покинул церковь, направляется в деревню».

Лакост быстро набрала в ответ: «В деревню? Подтверди».

«В деревню».

Она повернулась в сторону деревни, но увидела только стволы деревьев.

«Боже мой», – прошептала она и на секунду замерла, судорожно перебирая оставшиеся у нее варианты.

Наконец Изабель Лакост развернулась и побежала. От церкви. От границы.

К деревне.

Она добежала до грунтовой дороги и остановилась, чтобы убедиться, что ее никто не видит, потом пересекла дорогу и снова углубилась в лес. Затем понеслась вниз по склону холма, прижимая штурмовую винтовку к груди.

Она миновала здание бывшей школы. Низко пригнувшись, прошла за домом Рут. У сада за домом Гамашей она услышала разговор. Разговаривали мадам Гамаш, Мирна и Клара. Кто-то из них пошутил, и все рассмеялись.

Лакост двинулась дальше. Пересекла старую почтовую дорогу и вошла в лес с другой стороны. Оказавшись позади гостиницы, она завернула за угол и остановилась, переводя дыхание и озираясь по сторонам, не появится ли какой-нибудь патрульный из боевиков картеля.

Она быстро оглядела коттеджи. Дорогу. Деревенский луг. Играющих детей.

«Уходите домой! – взмолилась она, хотя никто ее не слышал. – Уходите домой».

Она увидела, как захлопнулась дверь бистро.

* * *

Гамаш увидел, как в бистро вошли два крупных человека, в руках у каждого было по упаковочному ящику. Они поставили их на пол рядом с главой американского картеля.

Американец кивнул этим двоим, и Антон резко поднялся на ноги.

Один из них подошел к Антону, другой встал рядом с главой американского картеля.

Другие посетители бистро обратили внимание на происходящее. На ящиках было написано: «Матрешки», на кириллице и латинице. Занятно, но не настолько, чтобы перестать разговаривать и выпивать, чем все и занялись снова.

Большинство из них не заметили, что надписи были заляпаны красными кляксами, покрыты подтеками.

* * *

Изабель Лакост чуть-чуть приоткрыла внутреннюю дверь, соединяющую книжный магазин и бистро.

В щелочку она увидела шефа, откинувшегося на спинку стула, расслабленного. Стакан пива в руке. Чуть сбоку глава американского картеля жестом показывал Антону, чтобы тот сел.

Это был не тот Антон, которого она знала.

Не мойщик посуды. Не шеф-повар.

Теперь он, видимо, понял, подумала Лакост, если только не знал прежде: это не дружеский тет-а-тет с целью раздела территории. Это захват. В любом случае красные кляксы на коробках с матрешками сказали ему об этом. Все, что осталось от его собственных курьеров.

Лакост осторожно перевела предохранитель штурмовой винтовки в боевое положение.

Оливье перекрыл ей видимость, остановившись у стола прямо на линии огня. Краем глаза она увидела, как Бовуар начал подниматься из-за столика.

Бойцы посмотрели на него. Лакост подняла винтовку. В оптическом прицеле она увидела ухмылку на их лицах.

В руках у Жана Ги была утка. Охранники улыбнулись, глядя, как он поднял утку и передал женщине, такой старой, что она напоминала мумию.

Это было все равно что осадить Хутервиль.[53]

Рут встала, прижав Розу к груди.

– Да пошел ты в жопу! – сказала она Бовуару во весь голос. – Идиот.

Бойцы загоготали, но они перестали смеяться, когда Рут обратила на них свой взгляд. От этого взгляда и вправду хотелось пойти куда подальше.

– Ради бога, – прошептала Лакост, когда старуха похромала к двум громилам. – Уйди.

Теперь Рут находилась на линии огня, не позволяя Лакост произвести выстрел.

– Да ладно, Рут, – сказал Гамаш, вставая и отводя ее в сторону. – Оставьте этих бедных людей в покое. Они просто пытаются пообедать. И вам, наверное, уже пора. Мы вас проводим. – Он легонько подтолкнул ее к двери. – Оливье, счет, будь добр.

– Сейчас, patron. – Оливье направился к стойке бара.

– Жан Ги? – Гамаш жестом показал Бовуару, что тот должен приглядеть за Рут.

Молодой американец наблюдал за происходящим с выражением веселого удивления на лице. Его несколько сбило с толку такое неожиданное развитие событий. Хотя явно ничуть не обеспокоило.

Йоги и Бу-Бу либо не отдавали себе отчета в том, что происходит, либо глава Квебекской полиции прекрасно понимал обстановку и спешил уйти. Освободить им площадку, территорию.

Но руководитель американского картеля встревожился бы, не смог бы не встревожиться, если бы перестал наблюдать за Гамашем и обратил внимание на выражение лица Антона.

А оно стало диким. Свирепым. Совсем не похоже на загнанного в угол зверя. Скорее, то был хищник, который вцепился когтями в несчастную жертву и собирается ее выпотрошить.