Потихоньку подошел к столу, за которым родители доедали свой обед, о чем-то оживленно болтая. Несколько купюр и монет – плата за обед – лежали в треугольном железном блюдце. В этот момент они встали, чтобы поприветствовать кого-то из соседей; Нанчо подошел к столу и стащил четыреста песет. Этого было достаточно.

Тут отец обернулся, и он стремглав выскочил из бара и понесся на железнодорожную станцию, стараясь не думать о последствиях и о том, что эта женщина, которая за последние дни превратилась для него в белого ангела, спустившегося на землю, чтобы его спасти, отныне мертва.

Купив билет, выбежал на платформу. Кассирша ошеломленно смотрела ему вслед. Через несколько минут пришел поезд, который унес его в Виторию. У него было полчаса – достаточно, чтобы привести в порядок мысли.

Он не знал, что делать дальше; знал только, что должен успеть вовремя на похороны своей матери и пообщаться с братьями. Они поговорят с адвокатом, уж тот-то должен знать о намерениях умирающей Бланки…

Усевшись на сиденье, обтянутое потертой малиновой обивкой, он покосился на свою одежду. Что ж, вполне прилично, удовлетворенно отметил он.

Вскоре поезд прибыл на вокзал в Виторию. Нанчо пересек перрон и вошел в отделанное красным мрамором здание вокзала. Подошел к карте города, силясь отыскать название кладбище, упомянутое в газетной статье.

Перед ним была мешанина незнакомых улиц. Ничего похожего на кладбище видно не было.

– Ты заблудился? – спросила старушка, сидевшая на скамейке под картой.

– Я ищу кладбище Санта-Исабель. Это далеко?

– Надо пересечь полгорода. Но не пугайся, что вокруг так много незнакомых улиц. Иди сперва по улице Дато, – сказала она, показывая куда-то своей тростью, – дойдешь до площади Белой Богородицы, затем попадаешь на Сапа, все время прямо до самого конца улицы. От Фуэнте-де-лос-Патос идешь по Порталь-де-Арриага, все время прямо, и наконец увидишь кладбище.

Нанчо старался запомнить названия незнакомых улиц. Если что, по пути уточнит дорогу.

– Через сколько я дотуда доберусь? – Он посмотрел на часы под тремя огромными окнами: двенадцать тридцать.

– Если поспешишь, через полчаса. Надеюсь, тротуары расчистили от снега.

– Спасибо, сеньора. Да поможет вам Бог, – сказал он и вышел на улицу, дошел до конца улицы Дато, где целые семьи входили в кафе и бары, чтобы погреться.

Нанчо так спешил, что дважды споткнулся и упал. Самое унизительное падение случилось на площади Девы Марии: он растянулся на тротуаре перед девушками его возраста, которые весело засмеялись, видя его неловкость. Нанчо очередной раз чертыхнулся, проклиная врожденную неуклюжесть, и в отчаянии посмотрел на свою белую рубашку, испачканную грязным снегом.

Затем снова побрел по старому центру Витории и через полчаса в самом деле вышел к кладбищу.

Он понял, что прибыл вовремя: у входа двумя рядами стояли припаркованные машины, большие и новые.

Нанчо пристроился в стороне от толпы элегантных людей и терпеливо дожидался, когда кончится заупокойная служба и все эти господа, поглядывавшие на него искоса, разойдутся по своим теплым благоустроенным домам.

Ему было все равно: он столько лет спал на нижнем этаже старого деревенского дома, что теперь не чувствовал ни холода, ни сырости.

Наконец, когда последнее черное суконное пальто ретировалось, нанчо увидел братьев. Настоящих братьев – по крови.

Они стояли, держась за руки, с красивыми девушками, так же хорошо одетыми, как и они сами.

С трудом сдерживая переполнявшие его эмоции, он смотрел на них издалека.

Нет, он не опоздал, у него было время изменить свою жизнь, обрести семью, которая бы действительно его любила, а не избивала до синяков…

Он подошел, бледный от волнения, и представился.

13 августа, суббота

Переговорив с заместителем комиссара, судья Олено выдал разрешение на вход и осмотр квартиры Тасио. Мы с Эсти прихватили с собой пятнадцатикилограммовый таран на тот случай, если придется ломать дверь, уселись в патрульную машину и направились на Дато, где нас уже поджидали несколько журналистов и множество зевак.

Сложно работать, когда вокруг тебя толпа. Эстибалис надела балаклаву и, когда я собрался вылезать из машины, протянула мне другую, такую же. Надевать ее не хотелось, к тому же рост все равно меня выдавал, однако в конце концов я сдался.

Вход в подъезд, с одной стороны от которого располагался магазин Барбур, с другой – лавочка, торгующая французским мылом, представлял собой зеленовато-золотую железную дверь со стеклянными вставками, позволявшими заглянуть внутрь. Я вооружился тараном, однако для начала мы нажали на домофоне латунную кнопку, отполированную временем, хотя знали, что нам никто не откроет.

– Инспектор, думаете ли вы, что Тасио Ортис де Сарате сбежал? – спросил меня один из репортеров, подсунув под нос микрофон.

Я ударил по нему кулаком и вновь нажал звонок на домофоне.

К зевакам присоединялись многочисленные прохожие, они снимали нас на свои телефоны. Кругом мелькали улыбки, чувствовалось всеобщее возбуждение, как будто мы – аттракцион, который можно показывать дома, в баре, на работе.

– Что, Кракен, Тасио тебя обыграл? Считаешь ли ты, что это он убил девушку твоего брата? – спросила крошечного роста журналистка, поднося к моему рту микрофон.

«Это шум, – подумал я. – Это всего лишь шум».

– Позвольте нам заняться нашей работой, – не выдержала Эстибалис. – Если ничего не получится, придется вызвать еще пару патрульных машин и полицейские оцепят территорию, чтобы нам позволили делать свое дело. Так невозможно, – прошептала мне моя напарница.

В конце концов Сезам – точнее, подъезд – открылся, и из-за дверей показалась почтенная дама из тех, кто носит пучок и ходит с тростью.

Увидев наши балаклавы и таран в руках, она попятилась, однако в следующий миг поняла, что происходит.

– Сеньора, вы позволите нам пройти? – спросил я, приподнимая балаклаву, и меня ослепили вспышки мобильных и фотоаппаратов.

– Конечно, проходите, проходите, – сказала она хриплым голосом, которого мы не ожидали от нее услышать.

Отлично: не придется ломать дверь под прицелом множества камер. Старушка пустила нас внутрь и, выйдя на улицу и поулыбавшись камерам, захлопнула за нами дверь. Внешние шумы мигом умолкли. Да здравствует тишина!

Мы поднялись на лифте и, прибыв на четвертый этаж, нажали звонок квартиры слева.

– Тасио! – крикнул я, постучав в дверь. – Можешь открыть? Ты дома?

Никто не отозвался. У Эстибалис кончилось терпение: она ухватилась за ручку тарана, и мы трижды ударили в металлическую дверь.