января и в первых числах февраля предыдущего 1699 г. Петр занимался розыском и казнями стрельцов, оставшихся от больших осенних розысков 1698 г. В свою очередь, и от этих февральских розысков 1699 г. осталось 86 человек. Из них 16 человек, наиболее видных участников восстания, «пущих воров» или «пущих заводчиков», содержались под караулом по боярским дворам, остальные размещены были в заключении по московским монастырям: на Угреше, в Симонове, в Новоспасском, в Андроньеве, в Донском. Таким образом, на некоторых крупных землевладельцев: на бояр и на монастыри, сверх всех прочих возложенных на них повинностей, возложена была еще и повинность стеречь государственных преступников. По боярским дворам стрельцы сидели на цепях под караулом боярских людей, в монастырях под караулом монастырских служек[520]. Итак, в конце января и в первых числах февраля 1700 г., совершенно подобно предыдущему году, предпринято было повторение тех же занятий: опять розыск и опять казни. Розыск производился 31 января[521] в Преображенском на Генеральном дворе, где на этот раз учреждено было четыре застенка: князя Ф. Ю. Ромодановского и бояр князя М. А. Черкасского, князя И. Б. Троекурова и князя М. Г. Ромодановского. Стрельцы допрашивались о письме царевны Софьи в полки. Единственным сколько-нибудь существенным результатом, добытым на этом розыске 31 января 1700 г., было показание известного уже нам пятисотного Артюшки Маслова. Он явился на розыск с письменной повинной, в которой заявлял о том, что дважды читал присланное в полки письмо царевны и припоминал при этом самые выражения письма: «Вестно де мне учинилось, — писала, по его словам, царевна, — что ваших полков стрельцов приходило к Москве малое число, и вам бы де быть к Москве всем четырем полкам и стать, пришед, под Девичьим монастырем табором и бить челом мне иттить к Москве против прежнего на державство». В повинной он показывал далее, что письмо царевны он после боя под Воскресенским монастырем изодрал и втоптал в навоз у крайнего двора подмонастырной слободы подле огорода. Будучи поднят на дыбу, он с подъема дал совсем другое показание: он изодрал и втоптал в навоз в подмонастырной слободе не подлинное письмо царевны, а только список с него, который он снял после первого чтения письма на Двине и по которому читал письмо второй раз, не доходя 20 верст до Воскресенского монастыря. Подлинное же письмо он еще на Двине отдал для сбережения родственнику своему, торопецкому посадскому человеку Сергею Иванову Жукову, приходившему в стрелецкие полки искать своих пропавших лошадей. И в письменной повинной, и в устных показаниях на подъеме Артюшка Маслов описывает и внешний вид подлинного письма: оно было написано на полулисте лощеной бумаги пономарским или дьячковским, или «от церковных каких причетников не мастерским письмом». На нем была красная сургучовая печать величиною с золотой или побольше, сломанная, потому что он получил письмо уже распечатанным. Ранее о подлинном письме он не сказал, жалея родственника своего Сережку Жукова[522]. Показание Маслова о подлинном письме повлекло за собой тяжелую беду для семейства Жуковых.

Допрос всех прочих стрельцов никаких существенных результатов не дал. Всего допрошен был 31 января 1700 г. только 31 человек. Остальных стрельцов, из партии в 86 человек, предполагалось допрашивать 3 февраля; но ни из каких документов стрелецкого дела не видно, чтоб розыск в этот день продолжался[523].

Этот розыск 1700 г. отличается от предыдущих розысков привхождением момента, которого мы в предыдущих розысках не видали; таким моментом был приговор Боярской думы. Припомним, что после прежних розысков стрельцы, даже и те, которые не были допрошены, подвергались казни без всякого особого приговора; они уже все были заранее объявлены достойными смерти и просто истреблялись. Теперь же вопрос о 86 стрельцах и некоторых посторонних лицах, прикосновенных к стрелецкому бунту, поступил на решение высшего судебного органа в государстве, каким продолжала оставаться Боярская дума. Дума по этому делу собиралась дважды: 5 и 9 февраля. Основанием для ее суждения была составленная из дела «выписка» с указанием поведения и вины каждого стрельца. То, что на этот раз из 86 стрельцов был пытан только 31, не должно нас смущать; весьма возможно, что все они подвергались пыткам или допросам на прежних розысках, давших материалы для составления выписки, в которой обозначалось поведение и вина каждого. Дума, как и подобало судебному учреждению, руководясь выпиской, обсуждала и решала судьбу каждого отдельно. Все же в этом порядке, при всех его несовершенствах, нельзя не видеть хотя бы некоторых успехов правосудия в сравнении с прежней расправой со стрельцами. Сохранились и приговоры думы, постановленные в этих заседаниях. «1700 г. февраля в 5 день, — читаем в первом, — по указу великого государя (т.) бояря, сей выписки слушав, приговорили: вором, и изменником, и бунтовщиком московским стрельцом: Чубарова полку — Тимошке Краюшкину, Федьке Замыцкому, Пантелейку Давыдову, Сидорке Иванову, Тимошке Мозину; Гундертмаркова полку — Оксенку Феоктистову, распопе Ивашку Степанову, учиня наказанье, бив кнутом, сослать в ссылку. Стрельцов же, которых воры и изменники из Торопца к Москве с собою вели неволею: Чубарова — Артюшку Медникова, Максимка Стригольщикова, Микитку Секачева, Петрушку Свешникова, Ивашка Радеева, Якушка Кузнецова, Алешку Болотова, Абрашка Рогова; Колзакова — Ивашка Чулкова, суздальца посадского человека Сенку Холщевникова свободить без наказанья и написать их в городы в посады, куда они похотят». Таким образом, в заседании 5 февраля дума рассмотрела дела двух групп, из которых одну в 7 человек приговорила к наказанию кнутом и к ссылке, а другую в 10 человек оправдала, приведя своему решению мотив: так как бунтовщики вели их к Москве неволею, а сами они не бунтовали. Входя, следовательно, в рассмотрение вопроса о виновности каждого, дума или приговаривала к наказанию, или совсем оправдывала, если усматривала отсутствие злого умысла[524]. Приговор думы 5 февраля, как свидетельствует сохранившаяся записка, был в тот же день приведен в исполнение: «и февраля в 5-м числе нынешнего 1700 г… по приговору бояр учинено наказанье, биты кнутом [и запятнаны], и велено послать в ссылки на каторгу» — перечислены указанные выше семеро приговоренных к этому наказанью. «Того же числа без наказанья свобожены и по сказкам их жить велено в городех» — и далее перечислены указанные выше 10 человек, оправданных с указанием городов, куда они заявили желание отправиться на житье: 1 в Севск, 6 человек в Нижний, 1 в Казань, 1 в Ярославль и 1 в Симбирск[525].

Приговор думы 9 февраля, изложенный в той же форме: «бояре, слушав выписки, приговорили», касался 78 лиц. Из них семеро были те же, которые составили 5 февраля первую группу; относительно этих семерых