Энди щурится.

— Может, это случится и не очень скоро, но она все равно захочет помириться. С ней всегда так: наорет на тебя, выпустит пар — и все. А если не все, то представь себе ситуацию: ты и…

— О нет! Она запретила мне даже появляться в кулинарии!

— Так, — принимается квакать Энди, — так.

И закашливается. У него такой вид, будто он только что сел на дикобраза. Я уже готова объявить о предстоящих переменах в его жилищных условиях, как вдруг он говорит:

— Натали, есть еще кое-что, о чем я собирался тебе сказать.

— Что?

— Вчера. Помнишь, когда я говорил, что не могу перестать думать о своей бывшей?

— Смутно, — отвечаю я.

Господи! Откуда вообще возникла эта идиотская мысль, будто мне тяжело будет расставаться с этим полоумным?

— Я неправильно выбрал момент. Поэтому и результат получился не тот. Я рассказал тебе потому, что не хочу водить тебя за нос. Но ты не дала мне возможности закончить. Я больше не люблю Сашу. Дело, скорее, в вопросах, оставшихся без ответа. Я не понимаю, почему она бросила меня. И я не понимаю, почему это все еще имеет значение. Мне просто хотелось, чтобы ты знала, что со мной происходит. Мне пришлось через многое пройти. Когда она ушла, меня словно выпотрошили, и только теперь я начал понимать, насколько сильно выпотрошили. Я не хочу, чтобы это стало препятствием к тому, что… может произойти между нами. Не знаю, что чувствуешь ты, но ты мне очень нравишься. У нас могло бы что-то получиться. Если ты, конечно, этого хочешь.

Он смотрит на мое ошеломленное лицо и добавляет:

— Или нет.

Десять секунд спустя мы с Энди неистово сплетаемся на моей кровати, в то время как прозрачные белые шторы мягко колышутся под дуновением нежного весеннего ветерка. На самом-то деле все совсем не так. Но — эй! — ведь запросто могло быть так. Моя рука была в его руке: он нежно поглаживал мне ладонь. Я ощущала грубость и шероховатость его пальцев, и от этого ощущения по всему телу пробегала дрожь. Он посмотрел мне в глаза — и я узнала этот напряженный взгляд, это сдерживаемое желание. Мне хотелось раствориться в нем. «О боже, да, возьми же ты меня, всю без остатка, я вся твоя!»

Но я этого не сказала. А лишь пробормотала:

— Можно я подумаю?

Он ответил коротким, застенчивым кивком. Несколько секунд я жадно смотрела на его губы, а затем, пискнув: «Отлично. Спасибо!», убежала в свою комнату.

Вскоре я услышала, как хлопнула входная дверь. Ну и как я могла выселить его после всего этого? В лицо я сказать о выселении не смогла, а записок строчить не собираюсь. Так что я просто потерянно брожу по квартире, поправляя идеально висящие картинки. Ты, идиотка несчастная, надо было сказать ему «да»! Ловлю себя на том, что плавно перемещаюсь к холодильнику, вставляю — один за другим — четырнадцать ломтиков хлеба в тостер «Дуалит», густо намазываю маслом каждый поджаренный тост и с жадностью поглощаю все это.

Через двадцать секунд я чувствую себя отвратно. Унитаз манит и зовет, но я не поддаюсь искушению. И что? и что? и что? Мне осточертело притворяться, будто я схожу с ума по овощам. Я только что набрала фунт. Целый фунт! И что? Кто, кроме меня, заметит-то? С физиологической точки зрения, от набранного фунта меньше вреда, чем от общения с унитазом. В любом случае я обещала маме. Чувствую себя обрюзгшей и разжиревшей свиньей, но принимаю решение: пусть будет так, как есть. «Минута на губах — всю жизнь в окороках». Все самые гнетущие слоганы, когда-либо придуманные диетической индустрией, всплывают в памяти специально, чтобы подразнить, но меня так просто не возьмешь. «Ничто не может быть приятнее на вкус, чем ощущение стройности!» Итак, подведем итог 16-го размера: моя автобиография и так достаточно порочна. И вовсе незачем добавлять еще и булимию к списку моих и без того весьма сомнительных достижений.

«У нас могло бы что-то получиться. Если ты, конечно, этого хочешь».

Твержу про себя предложение Энди снова и снова, пользуясь им как заклинанием против притяжения унитаза. Это что: кульминация нашего романа? И пусть я ощущаю себя безмозглой овцой, — остается лишь противно проблеять: «бееее», — заклинание все-таки сработало. Да, я не могу сопротивляться желанию шастать и поправлять картинки обратно, но все же, — каким бы смешным это ни казалось, — я чувствую гордость. Там, внутри, где раньше была лишь холодная каверна, теперь прорастает зернышко тепла.

Хотя одного его предложения недостаточно. Раньше — может быть, но не сейчас. На данный момент сойдет и то, что он все-таки спросил. У меня вполне богатая фантазия, а фантазии иногда бывают на удивление реальными: часто даже более реальными, чем сама реальность (еще в бытность девочкой-подростком, мы с Томом Крузом провели вместе много-много лет, и наша жизнь была долгой и счастливой). Хотя на данный момент реальность была бы совершенно некстати. Да, я хочу Энди, но я также хочу помириться с Бабс. И сделаю для этого все. Я сейчас вовсе не настроена заниматься сексом на могиле нашей дружбы.

Но и это еще не все. Да, я согласна, — причем каждой своей клеточкой, — с Энди. Мне кажется, мы понимаем друг друга. Мы прекрасно подходим друг другу. Как повидло к капустному салату, правда, но подходим. Даже если это означает долгие годы бесконечных криков: «Когда ты наконец прекратишь запихивать свои грязные носки между стенкой и диваном?!» Пусть! Я знаю: у нас действительно могло бы что-то получиться. Я даже начинаю дрожать, стоит лишь подумать о том, что могло бы у нас получиться. Потенциал просто готический по своему масштабу. Само собой, я не имею в виду всякие жутики с привидениями и за́мки с рыцарскими турнирами тоже, я просто хочу сказать, что меня почти трясет от страха перед будущим. И от страха перед прошлым тоже трясет. Саша. Вряд ли я смогу занять место Саши до тех пор, пока оно не станет вакантным.

Совершаю очередную глупость: намекаю Мэтту о перевороте в отношениях между квартиросъемщиком и домовладелицей, — и он тут же принимается планировать участие в нем своей фракции («Я чувствую — тут дело серьезное!»). Пытаюсь убедить его, что здесь не о чем особо говорить, так как я полностью отказываюсь от мужчин, объявляя, э-э… Великий Пост. Мэтт тут же взрывается как баллистическая ракета. В чем дело?! Что происходит? Я что — перестала доверять ему как другу? Он не стал бы танцевать партию Щелкунчика-Принца для первого встречного. Объясняю, что после такого волнительного уик-энда я решила положить конец разговорам о себе.

— Меня бросила Бабс, — добавляю я, тут же нарушая свои зароки. Мой голос срывается. — Причем на этот раз — все официально.

Мэтт навязывается на «полный отчет» сразу же после работы.

Я говорю, что, раз уж ему непременно хочется навязать мне свое общество, то можно поступить как все культурные, воспитанные люди:

— Может, Мел и Бел тоже придут, а я что-нибудь приготовлю? Мне бы хотелось поблагодарить всех за пятничное шоу.