печенье с начинкой из марихуаны;

альпинистское снаряжение, адаптированное к садо-мазо утехам;

водолазное снаряжение, адаптированное к ролевым играм встиле «спасатели Малибу»;

комплект наручников, вступивший в преступный сговор с пачкойпрезервативов.

Напрасный труд, сколько бы я ни вглядывалась, сколько бы ниостанавливала пленку – я вижу лишь то, что вижу: ни-че-ro. Алекс пришел в гостис пустыми руками – маленькое, но утешение. И его дьявольская красота не несет всебе никакого чувственного подтекста – так хочется думать мне и так говорилСлободан:

они компаньоны.

С Мерседес, отнюдь не со мной. Со мной он просто переспал взаштатной гостинице на марокканском побережье и даже заплатил за это пятьсотевро.

– Ну привет, милый, – говорю я экранномуАлексу. – Узнаешь меня?

Ни один волосок на голове Алекса не шелохнется.

– С трудом? Помнится, ты провел со мной ночь вгостинице. Точнее? В марокканской гостинице, куда ты приехал будто бы по делу.Письмо позвало в дорогу, ага. Еще точнее? Я – русская, и мое имя ты произносилбез акцента. Наверное, долго тренировался… Не-ет, ты способный, так что многовремени на тренировку не ушло. Припоминаешь, да? А после того, как ты уехал…Или вернее – бежал, со мной произошли крупные неприятности. Ты не в курсе?Жаль. Меня обвинили в убийстве. Обычное дело. Такое случается сплошь и рядом. Скаждым вторым, с каждым первым… Не-ет, все-таки – с каждым вторым, а первые…Первые валяются где ни попадя с перерезанным бритвой горлом. Та еще картина.Такие картины случайно не интересуют твоих клиентов?.. Ни один мускул на лицеАлекса не дрогнет.

– Все бы ничего, если бы не бритва. Зачем ты заставилменя взять ее, вытащить из шкафа? Нуда, нуда… чтобы наглядно продемонстрироватьрусской дуре одну из своих теорий. У тебя их целая куча, всяких теорий. И тынеплохо на них зарабатываешь. Или ты зарабатываешь другим способом?Давай-давай, расскажи. Не стесняйся!

Застывший Спаситель и не думает открывать рот.

– Молчишь?.. А знаешь, что я тебе посоветую, милый?Обрати внимание на одного своего сотрудника… или лучше сказать – подручного? Ондурак. Сербский дурак в пару русской дуре. Разве ты не знаешь, что связыватьсясо славянами – последнее дело? Любой цивилизованный человек будет обходитьславян стороной.

Я на секунду возобновляю движение пленки, и ракурс слегкаменяется: теперь Алекс напряженно и даже с некоторой тревогой смотрит на дверь.

– Забеспокоился, милый? И правильно. Твой подручныйсболтнул мне лишнее. И вообще – принял меня за другого человека. За другуюженщину. И в этом качестве я произвела на него неизгладимое впечатление. Почтитакое же, какое ты произвел на меня. И он готов оставить скучную службу в твоейконторе, чтобы присоединиться ко мне. И что там за история вышла с его братом,художником? Ладно, не напрягайся. Мне на нее совершенно наплевать. А вот на то,чем ты занимаешься на самом деле, – на это мне не плевать. Любопытство.Оно меня просто распирает. Светильники, обтянутые человеческой кожей, да? Чашииз человеческих черепов, оправленные в серебро, да?.. Нет-нет, для тебя бы этобыло слишком скучно, слишком мелко! Ты бы и размениваться на это не стал…

Изображение снова дергается и снова застывает: в моей волетак и оставить Алекса стоящим у двери в позе просителя, в моей воле погрузитьего в сумерки на час, на два, на целую вечность, пока в квартире Мерседес неотключат свет за неуплату.

Это было бы жестоко.

Хоть он и не очень-то красиво поступил со мной в Эс-Суэйре –это было бы жестоко. Даже по отношению к его фантому на экране.

– Ну ладно, хватить тебя мучить. Входи, милый!..

Скетч получился чудесным, не так уж я бездарна, как всегда осебе думала, как могло бы показаться на первый взгляд. Единственное, чтоугнетает, – полное отсутствие зрителей.

– Входи, не стесняйся, – продолжаю куражиться я,то запуская пленку, то останавливая ее: беззащитный Алекс в который уже разскребет щеку (в ритме самбы), трясет подбородком (в ритме румбы), протягиваетруку к звонку (в ритме пасадобля). Иллюзия того, что я могу вертеть им, какугодно, накрывает меня с головой и заставляет слегка подрагивать руки.

– …Или тебя интересует Мерседес? Здесь ее нет. Здесь –только я! Ну как? Не передумал?

Звонок.

На этот раз – нетелефонный. Кто-то звонит в дверь. Раз,Другой, третий – звонки следуют друг за другом без перерыва, Алекс все-такирешился.

Стоп.

Это не может быть Алекс.

Пленка, которую я терзаю последние пятнадцать минут, былазаписана бог весть когда, была записана в сумерках, а сейчас – день, вторая егополовина, если повернуться в сторону зала, можно увидеть солнечные лучи,падающие на слегка запылившийся паркетный пол, недопитая бутылка вина окутанаими, два бокала окутаны ими. Один мог принадлежать Алексу, а второй – Мерседес.Один мог принадлежать Мерседес, а второй – мужчине в светло-сером галстуке.Один мог принадлежать мужчине в светло-сером галстуке, а другой – Алексу. Илиеще кому-то, ведь, зациклившись на Спасителе мира, я не досмотрела кассету доконца.

Звонки не прекращаются, а в проклятой входной двери нет дажеглазка.

Это не Алекс, это не может быть Алекс.

Скорее всего, Ширли. Жаждущая выпить с женщиной, которая стаким пониманием отнеслась к ее пророчеству по поводу возможной экспансиикитайцев. К тому же я пообещала ей, что поинтересуюсь судьбой бедняги Сайруса.И обнадежила насчет джина, и умыкнула банку с оливками. А у человека, редко заступающегоза границы коврика в прихожей, – каждая оливка на счету.

Этого я не учла.

Вот и расплата.

Банка с оливками, даром не нужная мне, но представляющаянесомненную ценность для Ширли, и сейчас стоит там, где я оставила ее: у входав комнату, рядом с китами, дельфинами и журналом с кроссвордом.

Что, если она слышала мой голос из-за двери, более того –слышала, что именно я говорила? Акустика в доме – восхитительная, не стоит обэтом забывать.

В любом случае – Ширли или не Ширли ломится сейчас вквартиру – я не открою. Убирайся вон, непрошеный гость. К приглашенным гостямэто тоже относится.

Я все еще стою на журнальном столике, вцепившись пальцами вкронштейн, к которому подвешен монитор (телевизор, видеодвойка), звонки в дверьотупляют и лишают сил; нужно просто подождать, пока они прекратятся, не будетже Ширли звонить вечно!.. А еще говорят, что европейцы живут в своем узкоммирке и совершенно не интересуются жизнью друг друга.

Какая ложь!

Все так же не выходя из состояния ожидания и отупления, япроматываю беззвучную кассету дальше – Алекс наконец-то сливается с экрана,отчаливает, отваливает, делает ноги (сам торжественный момент слива япропустила, и неясно – вошел ли он в квартиру или повернул оглобли в сторонулифта). И еще долгое время (минуту или две) никто не приходит ему на смену.