– Прекрасно помню.

– Я вот с тех пор думаю, – продолжал он полушутя-полусерьезно, – верно ли была названа истинная причина их ссоры? Я нисколько не удивлюсь, если вскоре какой-нибудь ученый раскопает папирус, содержащий недостающую страницу Священного Писания, где причина первого кровопролития будет приписана любовной истории. Возможно, в те времена существовали лесные нимфы, как мы уверены в том, что существуют великаны, и какая-нибудь нежная дриада могла своими чарами довести двоих первых на земле братьев до полного отчаяния! Что скажете?

– Это более чем вероятно, – весело ответил я. – Сочините об этом стихотворение, Салустри, и люди скажут, что вы улучшили библейский сюжет! – Я весело махнул ему рукой и перешел к другим гостям, чтобы принять участие в танцах, которые быстро сменяли друг друга.

Ужин был назначен в полночь. При первой же возможности я взглянул на часы. Без четверти одиннадцать! Сердце у меня забилось быстрее, застучало в висках и зашумело в ушах. Наконец настал час, которого я так долго и нетерпеливо ждал! Наконец-то! Наконец!

Я подошел к жене медленной нетвердой походкой. Она отдыхала, утомившись от танцев, лениво развалившись в низком бархатном кресле, и весело болтала с тем самым принцем Маджано, чьи сладкоречивые комплименты уже отравили до того непорочную душу самой юной девушки в зале. Извинившись за то, что прервал их разговор, я обратился к ней, понизив голос до нежного просящего шепота:

– Дорогая моя жена! Позвольте вам напомнить о вашем обещании.

Каким же сияющим взглядом она меня одарила!

– Я сгораю от нетерпения его выполнить! Скажите, когда… и как?

– Сейчас же. Вы помните боковую дверь, через которую мы вошли в гостиницу нынче утром, вернувшись из церкви?

– Отлично помню.

– Так вот, ждите меня там через двадцать минут. Мы должны выйти незамеченными. Однако, – я коснулся ее тонкого платья, – не надеть ли вам что-нибудь потеплее?

– У меня есть длинный плащ, подбитый собольим мехом, – радостно ответила она. – Мы ведь недалеко поедем?

– Нет, недалеко.

– И, конечно же, успеем вернуться к ужину?

Я наклонил голову.

– Естественно!

В ее глазах заплясали веселые огоньки.

– Как это романтично! Прогулка под луной с вами – просто очаровательно! Кто поверит, что вы не сентиментальны? А луна сегодня яркая?

– Думаю, да.

– Просто прекрасно! – весело рассмеялась она. – Жду не дождусь поездки! Через двадцать минут я буду там, где вы сказали, Чезаре. А пока что маркиз Гуальдро просит у меня обещанную мазурку. – И она со своей чарующей грацией повернулась к маркизу, который в тот момент приближался к ней с учтивым поклоном и завораживающей улыбкой.

Я наблюдал, как они заскользили в первой фигуре элегантного польского танца, в котором все женщины выглядят в самом выигрышном свете, затем, подавив ругательство, чуть было не сорвавшееся с губ, торопливо вышел из зала. К себе в апартаменты я вбежал в лихорадочной спешке, горя нетерпением снять маску, которую так долго носил.

Через несколько минут я стоял у зеркала, принимая свой прежний облик, насколько это было возможно. Я не мог изменить белоснежный цвет своих волос, но несколько ловких быстрых движений бритвой вскоре избавили меня от бороды, которая так меня старила, оставив лишь усы, чуть закручивавшиеся вверх у уголков губ – такие я носил в былые дни. Я снял темные очки, и мои сверкающие глаза, окаймленные длинными ресницами, засияли силой и напором молодости. Я выпрямился в полный рост, сжал кулак, ощутил его железную силу и торжествующе рассмеялся, чувствуя пробуждавшуюся во мне мужественность. Я вспомнил пожилого еврея-старьевщика: «Вы легко могли бы убить кого угодно». Да, мог бы! Даже без помощи прямого стального клинка миланского кинжала, который я вытащил из ножен и пристально рассматривал, осторожно ведя пальцами по лезвию от рукояти до кончика. Взять его с собой? Я задумался. Да! Возможно, он мне пригодится. Я осторожно спрятал кинжал в потайной карман жилета.

А теперь доказательства, доказательства! Они уже были под рукой, и я быстро собрал их. Сначала вещи, которые похоронили вместе со мной: золотая цепочка, на которой висел медальон с портретами жены и дочери, кошелек и коробочка для визитных карточек, которую Нина сама мне подарила, распятие, которое перед погребением монах положил мне на грудь. Мысль о гробе вызвала у меня мрачную улыбку: его расщепленное, влажное гниющее дерево вскоре само заявит о себе. Наконец, я взял письма, пересланные мне маркизом Давенкуром, – страстные любовные послания, которые она писала Гвидо Феррари во время его пребывания в Риме.

Так, это все? Я тщательно осмотрел все комнаты, заглянув в каждый угол. Я уничтожил все, что могло содержать хоть какой-то ключ к моим действиям, не оставив ничего, кроме мебели и нескольких ценных безделушек – своего рода подарок владельцу гостиницы.

Я снова посмотрелся в зеркало. Да, я опять превратился в Фабио Романи, несмотря на белоснежные волосы. Никто из когда-либо близко знавших меня людей не усомнился бы, что это именно я. Я переменил вечерний наряд на практичный повседневный костюм, а поверх него накинул широкий плащ-альмавиву, укрывший меня с головы до ног. Я повыше поднял воротник, закрыв рот и подбородок, и надел мягкую шляпу с широкими полями, надвинув ее на глаза. В этом наряде не было ничего необычного – так одевались довольно многие неаполитанцы, научившиеся спасаться от холодных вечерних и ночных ветров, которые ранней весной дуют с высоких Апеннин. Еще я знал, что в такой одежде она почти не сможет разглядеть мое лицо, особенно на месте нашей встречи. Это место представляло собой полутемный, освещенный всего одной керосиновой лампой коридор, ведущий в сад, который использовался для служебных целей и никак не был связан со входом в отель, предназначавшийся для постояльцев.

Вот туда-то я и поспешил. Там было пусто: она еще не подошла. Я нетерпеливо ждал: минуты тянулись, как часы! Издалека, из бального зала, до меня доносилась музыка – мечтательные, плавные звуки венского вальса. Я почти слышал летящую поступь танцующих. Там, где я стоял, меня никто не видел: слуги занимались приготовлениями к грандиозному свадебному ужину, а постояльцы отеля были поглощены созерцанием блестящего и неповторимого вечернего празднества.

А если она вообще не придет? Предположим, что она от меня сбежит! При этой мысли я содрогнулся, но потом прогнал ее прочь, улыбнувшись собственной глупости. Нет, наказание ее было справедливо, и в ее случае Судьба была непоколебима. Так я думал и чувствовал. Я лихорадочно шагал взад-вперед, считая гулкие, тяжелые удары своего сердца. Секунды казались такими долгими! А вдруг она не придет? А, наконец-то! Я услышал шуршание платья и легкие шаги, в воздухе поплыл аромат тонких духов, словно запах опадающих цветков апельсинов. Я повернулся и увидел ее приближавшуюся фигуру. С легким изяществом она бежала мне навстречу, словно нетерпеливый ребенок. Ее плотный плащ с подбоем из русских соболей съехал с плеч, приоткрыв блестящее платье, темный капюшон усиливал контраст с ее прекрасным раскрасневшимся лицом, делая его похожим на ангельские лики Корреджо, обрамленные черным деревом и бархатом. Она рассмеялась, и глаза ее дерзко сверкнули.