Мальчишка покачнулся и осел.

— Погоди. Отнеси его в дом… надо только комнату найти…

…почище.

Пыль была везде.

Серые клубки в углах. Паутина и тонкие нити-сталактиты, что свисали с потолка. Я смахнула их, а после долго отдирала от одежды. Груда тряпья вместо постели… и это грозный колдун?

— Иди. — Я присела рядом с мальчишкой, который скрутился клубком и, обняв себя за живот, тихо стонал. — Скажи, что я прошу… что мне очень нужна помощь…

Это не магия.

Я бы увидела… наверное, увидела бы… как вижу бледную тень в его изголовье.

— Нет. — Я погладила волосы, в которых запутались перышки, бледные и свалявшиеся, они казались мне еще одним симптомом болезни.

Какой?

Что-то заразное?

Нет, он бы понял, или… или не болезнь?

Белая тень тоже склонилась, и мальчишка открыл глаза.

— Мама?

— Мама, — согласилась я.

— Мне больно…

— Потерпи, скоро станет легче…

И надеюсь, потому что ему помогут… лекарь из страны Хинай… только вряд ли у него есть антибиотики. И «Скорую» здесь не вызовешь, чтобы с мигалкой и реанимационным набором… и если что-то действительно серьезное…

— Ты не мама. — Сознание его прояснилось.

— Прости.

— Ничего… я ее не помню совсем… я составил бумагу… у Юкико будет мальчик… мой сын… — Он облизал пересохшие губы. — Я хотел сказать ей… потом… если что-то случится… брак по доверенности… ты отдашь мне ее?

— Отдам.

Он скривился, сдерживая стон.

— Она получит дом… и наследство… я написал наставнику… он проследит… не знаю, что со мной… болит живот…

Он недоговорил, но дернулся, а в следующее мгновение его вырвало.

Бурым.

И зеленым.

И запах такой характерно-кисловатый, рвотных масс.

— Она не будет ни в чем нуждаться…

…кроме твоей заботы, к которой постепенно привыкла. И… думай, чтоб тебя… если не магия, то… болезнь? Аппендицит или панкреатит? Или еще что-то желудочно-кишечное, требующее вмешательства хирурга, а потому априори смертельное…

Нет.

Непохоже.

Он давно выглядел не лучшим образом и… я закрыла глаза, отрешаясь от происходящего. Я ведь знаю если не все, то довольно многое…

Факты.

Он никогда не жаловался, но это ни о чем не говорит. Здесь вообще не принято жаловаться, и до недавнего времени эту привычку местных я полагала скорее достоинством.

Еще?

Он жил у нас, и… ему явно стало лучше, и намного… болезнь, если это болезнь, отступила… значит, маловероятно, что… аппендицит не развивается так долго и медленно. Дело в другом. Но я не врач, а потому сейчас гадаю по звездам. Бессмысленное занятие, но…

— Сдохнет. — Шипение прервало мои мысли. А следом раздался мерзковатый смех. — Сдохнет, сдохнет…

Старуха постучала палкой по полу, и звук этот резкий все перевернул.

Конечно.

Она его ненавидит, что видно невооруженным глазом. А ненависть — хороший повод… отравление… не сразу, поскольку это подозрительно, а вот постепенное, малыми дозами… И потому у нас ему стало лучше, старуха не могла добраться, а молодой организм переварил отраву, чем бы она ни была. Но колдун вернулся, а она…

— Что ты ему дала? — Я повернулась к старухе, которая вошла в комнату и застыла, вытянув морщинистую шею. Слишком длинная, какая-то кривая, та была тонкой и манила своей показной беззащитностью.

Я не поверила.

Темные руки. Пальцы крючковаты. Губы шевелятся, чмокают, будто старуха что-то жует… все-таки она не человек? Человек, я не вижу за этим уродливым обличьем иного.

— Сдохнет, сдохнет… — Она дернула задом, будто собираясь пуститься в пляс. — Ишь, развелось… моих топили… всех топили… в колодце… сказали, проклятые… а этот живой… служит… проклятый… надо всех извести… мор на деревни…

Она бормотала что-то еще про мор и мертвецов, которые выходят плясать в полночь, про воду из колодца, стиравшую разум, про берега, где младенчики плетут косы из водорослей. А привязав их к лодкам, лодки топят…

Она была настолько ненормальна, что…

— Вон поди, — велела я, но услышана не была.

Отравление. Что делают при отравлениях? Поят… активированный уголь еще дают. И промывают желудок, хотя сомневаюсь, что здесь я найду клизму.

Чистая вода…

И небезопасно оставлять их вдвоем. Со старухи станется разбить голову мальчишке, просто из ненависти…

Я выволокла ее из дома, а старуха не сопротивлялась.

— Сдохнет… теперь точно сдохнет… пойдет вниз-вниз и по лесенке… я спасла… всех спасла…

Она сделала шаг и упала.

И затряслась всем телом.

Завыла страшно, а мой пес подхватил этот вой, и от дуэта этого взлетели вороны, закружились с карканьем… и не только вороны, дом содрогнулся, распадаясь на несколько сущностей. Потом придется его чистить, но…

Потом.

Вода.

И кувшин.

И колдун, который еще был жив. Я поила его, как умела, не обращая внимания, что вода льется по шее, на грязное платье, на кучу тряпья, на мое кимоно, которое после сегодняшней прогулки только выбросить. Я вливала воду силой, а когда ее стало слишком много, перевернула тело на бок. И организм понял, чего хотят.

Его рвало.

Водой, и желтоватой жижей, и еще чем-то слизистым и пенным. В полумраке не разглядеть… а я, кое-как отерев лицо, заставила его снова пить.

Если яд давали давно, то вода не поможет. Он в крови и печени, и нужно переливание, а еще детоксикация. И с таким же успехом можно желать золотую башню с парой единорогов при ней. Бессмысленно…

Но я не позволю мальчишке умереть.

Если есть малейший шанс.

Если…

Они пришли, когда он перестал стонать, но лег на бок и дышал, слабо, вяло, но все равно дышал. И пульс был. Я сидела рядом, держа его за руку… я ждала, думала, что вот еще немного, и нить этого пульса оборвется, но… он был.

Я говорила мальчишке, шептала, что уходить никак нельзя, у него обязательства, и вообще колдунов мало, но… это все, что я могла сделать, и ощущение собственного бессилия, этакой вопиющей бесполезности, раздражало.

А потом пришли они.

Смешной толстяк в зеленом кимоно, надетом явно в спешке, ибо было оно запахнуто на левую сторону, как делают покойникам, и Бьорн с огромным сундуком.

Сундук он нес бережно.