Теймур Байрамов

Не по этапу

ПРЕДИСЛОВИЕ

Начинается повесть девятого мая, в день окончания отечественной войны, когда автору исполнилось шесть лет. И неторопливо движется по перелому сороковых-пятидесятых: бульон из черепашьего мяса, ядовитые змеи, друза горного хрусталя, малярийный комар и ещё много чего запомнилось. И мир взрослых: отец, выбравший честную дорогу, ссыльные соседи и крамольные зарубежные голоса… И посредине этого мира сам худенький малец, которого может обидеть любой, от одноклассника до одноглазого преподавателя конституции. А ещё незадачливый военрук и "тёмная" от подопечных.

Интересно?

Дальше самое любопытное из повести, школьный учитель, ставший любимцем телеэфира страны, воспоминания, не вместившиеся в громадном числе мальчишеских голов того времени. И вело-альпинистские рассказы институтской поры.

Здесь остановимся. Не будем предвосхищать повествование. За плечами автора длинная дорога. Перед нами горький путь "не по этапу" сквозь непрерывно-трудную чёртову уйму лет, к трагической развязке существования в чуждой среде:

БАКУ … ЛЕНИНГРАД… СУМГАИТ… КОБРИНО.

P.S. Хотел найти погрешности, но понял, что копаться в кровоточащих строках не могу.

Единственное, что могу посоветовать: назвать написанное — не повестью, а группой рассказов, уж больно далеко отстоит последняя новелла от детских зарисовок. Впрочем, автор сам почувствовал это, и в подзаголовке назвал сборник группой рассказов, объединённых общим сюжетом в нечто (скромно) подобное повести.

ВладимирПоляков,

член союза писателей Санкт-Петербурга,

лауреат национальной премии "Заветная мечта"

ОТ АВТОРА

Свой первый прозаический опыт — что-то, вроде повести "НЕ ПО ЭТАПУ" — я начал с рассказа о Виталии Яковлевиче Вульфе. Так получилось, что будущая знаменитость в самом начале своей головокружительной карьеры оказалась в нелёгком положение vis-a-vis с неукротимыми подростками трудной послевоенной поры. И это не могло не привести к возникновению неординарных обстоятельств, достойных быть сохранёнными в нашей памяти.

И я поплыл по течению мимо знакомых берегов, и — слово за слово — потянулись воспоминания о молодости, большая часть которой прошла в Баку на Второй Нагорной улице, о прекрасной поре студенчества, о велоспорте, горах…

Вспоминалось легко, и, завершив первый рассказ, я показал его друзьям из бывших (?) бакинцев, и завязался предметный разговор о написанном, и в многочисленных замечаниях открылись новые перспективы.

В конце концов повесть сформировалась, была опубликована на портале "Остров Андерс", и доброжелательно принята литературным сообществом.

Хотелось бы поблагодарить всех островитян за лестное для автора внимание к его детищу. Я благодарен альпинисту из славной команды бакинского "Спартака" Анатолию Горину, ибо это он своими советами и пожеланиями сподвигнул автора дополнить текст подробностями. И в результате появились рассказы "Велосекция" и "Когда на улице зима", "Что за зверь — альпиизм" и "Ленинград-Безенги-68"… И повесть стала полней…

Спасибо моему другу, прозаику из израильского Ашдода Валерию Севумяну за саму идею будущей повести, ведь именно с его лёгкой руки и после многочисленных разговоров по Скайпу об арменикендском детстве в памяти один за другим всплыли эпизоды из былого, казалось бы, уже похороненного временем.

Спасибо петербургскому писателю Владимиру Полякову за тёплое предисловие, и

сестре Натэлле Байрамовой за прекрасную графику и заинтересованные суждения.

И, конечно же, — моей дорогой жене Людмиле за долготерпение…

НЕ ПО ЭТАПУ

Майский день одна тысяча девятьсот сорок пятого ласкает Ярославль летним теплом. Ясное небо отражается в зеркалах умытых недавней грозой окон, а через распахнутые форточки, подхваченная тёплым ветерком, в дома просачивается медь оркестров, перебиваемая время от времени торжествующей хроникой. Война кончилась.

А по окрестным лагерям опера перебирают дела пресловутой пятьдесят восьмой… Организовывается очередная шарашка. В директора прочат молодого успешного главного инженера оборонного завода.

— Упаси нас Боже от ГУЛАГа, — папа обращается в Главк за назначением куда-нибудь, лишь бы не… И вскоре засобирался в командировку.

Вернулся озабоченный, и в кухонном — вполголоса — разговоре мне послышалось, что Кёнигсберг — очень красивый город, и что завод разрушен не сильно. А четырёхкомнатная квартира в центре на втором этаже старинного особняка поразила дубовым паркетом и высокими потолками. И стрельчатыми окнами. В добротных шкафах — хрусталь и фарфор, на книжных стеллажах — забранные в кожу тома, по шифоньерам одежда.

Только вот хозяева куда-то подевались…

И мой отец отказывается от "завидного" предложения. В пользу назначения на родину. В Азербайджан.

Из двух вариантов: всесоюзной стройки завода синтетического каучука в Сумгаите и маленького заводика в Нагорном Карабахе в посёлке, куда, как выяснилось позднее, ссылали, безошибочно выбрал последний.

Как пел бард:

"Уехал сам, уехал сам —

Не по этапу, не по этапу"

Вспомним… День был весенний, и музыка за окнами всё играла и играла, и по городским улицам на грохочущих подшипниками деревянных платформах носились нищие безногие защитники родины, и по трамваям молодые инвалиды, грязные, извергающие смрад перегара, клянчили милостыню:

— Не вижу белого я света,

Не вижу хлеба, то, что ем я…

И в засаленные шапки летела мелочь…

ДОМ

Дом из серого нетёсанного камня смотрит на просёлок, только-только перебравшийся по арочному мосту через бурную реку на правый берег её. Через полкилометра вдоль его каменистого русла выстроились двухэтажные бараки с чумазыми дровяными печами вдоль фасадов. Над печами курится дымок, на плитах — закопчённые чайники и кастрюли.

Ещё дальше по дороге — загадочные Первый и Второй Участки с огромными деревьями грецкого ореха, под которыми по осени за час-другой можно насобирать мешок спелых ядрёных плодов; а там рукой подать до покатых лесистых гор, где по слухам обитали непуганные медведи…

………..

Наша семья жила на два дома. Папа в посёлке Мадагис, а мы с мамой в доме химиков. На Второй Нагорной улице. В Баку.

На летние каникулы семья собиралась в отцовском Доме из серого нетёсанного камня. Вблизи от ревущего водопада на Тер-Тер чай, обваливавшего возмущённую реку с десятиметровой высоты в жёсткое каменное ложе.

Поперёк стремнины сосед по Дому старый грек Янго даи* навешивал рыболовную сеть.

Крупняк шёл на нерест, шёл навстречу потоку, и серые торпеды рыбин падали, низвергнутые непреодолимой мощью, шлёпались в выбитое за века каменное корыто на дне реки, подпрыгивали, и попадали в ковш-ловушку.

Наваристая уха булькала в закопчённом котелке на очаге перед Домом. Старый грек что-то время от времени подсыпал в кипящее варево, бормотал неразборчивое. А мы заворожённо следили за его священнодействиями.

В иные дни в котелке варился черепаховый суп.

Эти медлительные рептилии никогда не переводились, они