Елена Милютина

Черная валькирия

Глава 1

Обен, около 12 лет назад.

— Наира, нельзя тянуть дальше! Надо принимать решение! — раздраженно заявила пожилая, сухая женщина с постным выражением лица, одетая в платье католической монахини высокого ранга, — через несколько месяцев будет поздно! Мы погубим и Габриэля и подвергнем опасности Горацио! Это счастье, что Готтрины не провели генетическую экспертизу тела, однако они могут спохватиться и провести эксгумацию! Надо решать, Гелл становится опасным! Его нельзя больше держать рядом с нами!

— То есть, дорогая теща вы предлагаете выкинуть моего старшего сына на помойку, что бы обезопасить младшего? А потом, лет через 10 вы будете настаивать избавиться от Габриэля тоже! Он тоже чистый Гродтон, и проблемы с волосами начнутся и у него! — отреагировал на высказывание дамы худой, болезненно бледный мужчина неподвижно лежащий на медицинской кровати в тесной, душной комнате, пропитанной запахами лежачего больного, — так? Геллу только 13, до наступления возраста, когда побеление волос станет заметным, у нас еще около 2х лет!

— У него уже сейчас появились белые волоски на висках! Вспомните своего предка, Гораций, Гордона, он начал седеть в 10, а к 20-ти годам был уже весь седой! Не всегда поседение наступает в срок. Да, мальчик изображает вашего раба, дорогая Наира, носит ошейник, якобы помогает ухаживать за дорогим Горацио, но пребывание его рядом с ним делает появление белых прядей заметнее и раскроет его происхождение. А Габриэлю до этого еще лет 8, за это время многое произойдет, я надеюсь, умрет старый Криттон, а Карус, его сын, не так страшен, он больше занят сам собой, своими удовольствиями, чем порядком в стране. Слежку за нами ослабят, уверятся, что мы просто стараемся выжить, сидим тихо, и тогда и Гелла можно будет вернуть, и с Габриэлем решим, что делать! Потом с Габриэлем легче, он не знает о своем происхождении, в отличие от Геллерта, который помнит прошлое и знает, что он принц! Он гораздо резче и непослушнее Габриэля!

— И что же вы предлагаете, Альмира? — Спросила вторая дама, немного полноватая брюнетка, чуть моложе монахини.

— Все просто, учитывая, что по документам Гелл числится вашим рабом, предлагаю передать его нашему другу, графу Орински, он позаботиться о мальчике. Я предварительно с ним переговорила, он не против. А через несколько лет, когда Гелл сможет сам красить свои волосы, мы его перекупим обратно!

— То есть, Альмира, вы планируете продать моего сына? — с возмущением воскликнул инвалид.

— Горацио, нам сейчас самое главное выжить, вырастить мальчиков.

— И как мы будем их растить? Габриэля в приюте, а Гелла в рабстве у «доброго» графа Орински? Кого мы вырастим? Я понимаю, что права голоса у меня почти никакого, я вам только мешаю, лежу здесь колодой, с удовольствием убрался бы на тот свет, что бы развязать вам руки, но делать из потенциального короля раба — не самая лучшая идея. Почему вы не рассматриваете возможность вывезти детей на другую планету? Отдали бы Габи на усыновление, и условия у него были бы лучше, чем в приюте, и опасности бы не было!

— Горацио! За Габи я присматриваю, стараюсь воспитывать по мере возможности, а вот Гелла вы совсем распустили! Забиваете ему голову о былом величии Гродтонов!

— Я хочу вырастить из него человека, смелого, честного, способного вести других за собой, а не забитого раба, как вы, видимо, планируете!

— И зачем ему эти качества? Если его схватят, то будущего у него не будет! Не лучше ли пересидеть тихо, переждать, чем погибнуть совсем молодым, вот чему вам надо его учить. Давайте я приглашу графа, вы пообщаетесь, и увидите, что мальчику у него будет хорошо!

На лице у Горацио появилось затравленное выражение, он махнул рукой. — Приглашайте, черт с вами! Посмотрим, что за тип!

Обен, 12 лет спустя.

— «Как некстати! Первый раз за последний год приснился хороший сон, и так и не удалось досмотреть до конца». - чертыхнулся молодой человек лет 25, проснувшийся от надрывного кашля кого-то из спящих в основном помещении. Он окинул взглядом узкий закуток, отделенный щелястой дощатой перегородкой от остального наспех сколоченного барака, гордо носившего имя «штабного». В закутке, кроме его койки стоял самодельный стол, несколько колченогих стульев. На столе — карты, несколько книг, пишущие стержни, тарелка с недоеденным куском хлеба. Молодой человек поднялся, потянулся, оправил смявшуюся рубашку, натянул защитного цвета куртку, заправил койку тощим шерстяным одеялом, и подошел к треснувшему с краю зеркалу, висящему у двери рядом с умывальником деревенского типа с «пимпочкой». Зеркало отразило молодое, чистое лицо с правильными, красивыми чертами лица, темными карими глазами, трехдневной черной щетиной.

— Надо побриться, — сказал он сам себе тихо, стараясь не разбудить спящих в бараке соратников. Провел рукой по темным, связанным в «хвост» волосам, увидел уже ставшую заметной белую полоску у корней и вздохнул: — Опять красить пора! — Проверил пузырьки на полочке у зеркала, расстроился, что осталось мало краски. Придется посылать кого-то в городок, расположенный у подножия гор, а это очередной риск быть обнаруженными. Он еще раз провел рукой по волосам, решил, что на один раз закрасить корни хватит, а новую краску он заказал Джону, все равно, тот приведет караван с продовольствием через две недели. Лагерь повстанческой армии, укрывшийся в горной долине, куда вела опасная горная дорога регулярно получал продукты, оружие и новобранцев от подпольщиков, раскиданных по планете, вернее, от их остатков, после разгрома восстания почти два года назад. Но сохранившийся костяк армии, давал надежду на повторение восстания, тем более, по словам Джона Ледерна, вожака освободительного движения Обена, появилась надежда на помощь извне. Гелл Тон, принявший командование после гибели старого генерала Штаббе, не давал бойцам расслабляться, тренировки шли ежедневно, хотя, учения по стрельбе проходили редко. Экономили заряды в энергетическом оружии. Гелл умылся, потянулся, взял остаток хлеба, и вышел из своего закутка. Лагерь просыпался. Кашевары разводили огонь под котлами, топили углем, что бы избежать демаскирующего дыма. Уголь жгли горцы, живущие за перевалом, к которому шла тропа, единственный путь к отступлению в случае их обнаружения. Январь на Обене был одним из холодных месяцев, но погода стояла сухая, солнечная. Так что люди в бараках особо не мерзли. Больше всего раздражало отсутствие известий из внешнего мира — их старенький декордер к спутниковой антенне приказал долго жить около месяца назад, ни связь, ни видеовизор