Глава 1

Солнце, словно неторопливая колесница, медленно катилось по небосводу, иногда скрываясь за редкими кучевыми облаками, плывущими в недосягаемой вышине. Секунды складывались в минуты, те в свою очередь в часы… Хотя нет, судя по тени от высокой сосны, которая с момента исчезновения квестера сдвинулась всего на пару ладоней, даже об одном часе не могло быть и речи.

Из потерянного состояния меня вывела резкая боль. И когда я успел снять футляр с “Безмерной Гордыней” и положить себе на колени? Не помню. Но именно острая заноза из плохо ошкуренного футляра, в который я по какой-то причине вцепился, словно утопающий в спасательный круг, впившись под ноготь, привела меня в чувство, заставила встряхнуться и вернула в реальность.

Сказать, что слова квестера меня ошарашили, значит сильно преуменьшить. Меня словно кувалдой кто-то шарахнул по затылку, выбив все мысли из головы. Тем не менее, накладывать на себя руки? Нет. Тогда зачем я положил футляр на колени и хотел его открыть? Неужели всё же подсознательно что-то мелькнуло, и на миг проскользнуло желание убить себя? Возможно, это был отголосок “прошлого меня”, для которого сравнение с квестером было непереносимым? Даже если так, я очнулся раньше, чем позволил “памяти будущего” совершить непоправимое.

Хотя, надо признать, что самоубийство через слияние с “Безмерной Гордыней” было бы относительно “чистым” и нивелировало проклятие Нулгла. Всё же артефактный меч создан волей Эйрата, и эта воля многократно сильнее проклятия Отголоска бога Чумы. То есть если я погибну, совершив слияние с этим артефактным клинком, то моё тело рассыплется в прах, а душа растворится в мече. И, как следствие, моё мёртвое тело не восстанет в виде могущественного зомби.

Вытащив занозу, очень аккуратно, словно взведённую мину, снял футляр с колен и положил на землю. Мысли медленно, будто нехотя, возвращались в мою многострадальную голову. Снова развёл костёр и поставил греться котелок с чистой родниковой водой. Эти простые действия своей обыденностью позволили упорядочить содержимое головы. А подумать мне было над чем! Причём именно подумать, а не фонтанировать эмоциями или заниматься самобичеванием.

Да, квестер безусловно во многом прав, сравнив мои методы с тем, как действуют они. Отличий и правда было мало. Они манипулировали людьми ради достижения своих целей, этим же занимался и я. Всё так. Но было между нашими методами всё же и различие. По мере возможности я подталкивал людей к тому выбору, который считал правильным, но не подменял этот выбор своим. Не ставил условие: “сделайте по-моему или умрите”, по сути, лишая людей свободы воли. Хотя, то, что я без малейшего сомнения и угрызений совести, как верно подметил квестер, украв жезл Жизни во время первого группового испытания, фактически приговорил к смерти человека и был готов забрать жизнь ещё одного, было правдой. Как правдой было и то, что я о совершённом поступке не сожалел ни секунды.

Всё так, но квестеры с этим “открытием” запоздали. Ещё месяц назад подобная правда, из разряда “в своём глазу бревна не вижу”, скорее всего, меня бы раздавила. Особенно с учётом того нюанса, что Улерай оказался одним из Осколков. Но сейчас, после всего того, через что я прошёл, к примеру, после встречи со Скалли, этот удар хотя и выбил из меня дух, но всё же не сломал.

Да, одной из своих главных целей я видел подталкивание Осколков к развитию и сохранение их жизней. Но ещё на той поляне в Лихолесье, как только избавился от артефактной верёвки, которой меня опутала австралийка, я эти цели немного скорректировал. Тогда я понял, что Осколки могут не только принести пользу в войне с демонами, но и наоборот оказаться препятствием, своими действиями нанеся больше вреда нежели пользы. И ту же Скалли, если она повернёт “не туда” и начнёт охотиться на людей, убивая ради своего удовольствия, я остановлю. Даже если под этой “остановкой” подразумевается уничтожение.

А Улерай если и был Осколком, то, скорее всего, являлся Осколком божества обмана и лжи, не зря же его прозвали Кровавым Языком. В Прошлом Цикле он обманывал, крал, подставлял и, насколько я “помнил”, ложью погубил многих, пока не встретил на своём пути Нейта, который не купился на его обман и убил лжеца. И то, что в результате моих действий подобный человек окончил свой путь на первом групповом испытании, я себе в грехи записывать не собираюсь. И был он Осколком или нет – на это никак не влияет. Всё же та встреча со Скалли в Лихолесье изрядно прочистила мозги по поводу Осколков и их “безусловной полезности”, как это мнилось мне в начале.

Тем не менее, мысль о том, что, получив память будущего, я во многом стал похож на квестеров, была во многом верна. Не по возможностям, конечно, похож, а по действиям, и это, по сути, простое сравнение ударило больно. Всё же я ещё не забыл ту ненависть, которую испытывал “прошлый я” к этим существам. Особенно к тем методам, к которым они прибегали для достижения только им ведомой цели. Ну и что, что мой основной мотив - спасение мира и, как следствие, собственной жизни. Данный факт никак не влиял на точность сравнения. Эта мысль давила, словно небеса, лежащие на плечах Атланта.

Когда потянулся к закипающему котелку, взгляд упал на вышитый на котте рисунок. Затем моё внимание сместилось на лежащее у ног копьё, подаренное Нортоном. Если опущу руки, то все, кого я встретил в этом мире, и кого мне ещё предстоит увидеть, умрут, сгорев в демоническом огне. Волна горечи, сожаления и странного тепла пробежала по моей спине. Это было очень странное противоречивое чувство. Я не альтруист и не святой, и пожертвовать собой для того, чтобы жили другие, могу, только поддавшись эмоциям и моменту. Тем не менее, мне будет по-настоящему плохо, если погибнут Эндер, Валена, Аун, Вивьен, Ариэн, Миранда, Илона, Флабий и многие другие, а я ничего не сделаю для того, чтобы они могли жить.

Насколько же я эгоистичен, что думаю в подобном ключе? Не спасти мир, потому как это “великая и достойная цель”, а сделать это только для того, чтобы жили приятные мне люди. Чтобы мне не было от этого плохо. Даже не знаю, как назвать подобную форму эгоизма?

Эти мысли напомнили давнюю историю. Когда на очередном корпоративе один менеджер, у которого