История эта невероятна, страшна и отвратительна, но все же ярасскажу ее, расскажу, как умею, не сгущая краски на грустном и оставляясмешное. Мне, простой русской женщине, предстоит еще жить в моей стране, апотому смеяться там, где обычно плачут, — единственный выход из любыхположений.

— «Смерть бродит близко, совсем близко. Вот-вот она зловещепостучит в наши двери, войдет в наши дома», — громко прочитала я ивопросительно взглянула на Артура: мол, ну как тебе цитатка.

Артур с видом человека, способного оценить любую умнуюмысль, энергично закивал головой.

— Именно, — сказал он. — Пока обыватели надеются на то, чтонекая черная сила благополучно перестреляет всех бизнесменов, ворюг иполитиканов, сила эта вполне может заинтересоваться самими обывателями. А еслидаже и не черная сила, так сами обыватели способны уже на всякое. Безсодрогания поубивают друг друга. Легкая нажива — дело соблазнительное, а жизньчеловека теперь ломаного гроша не стоит. Таковы нравы нашего времени, —философски заключил он, почесывая под мышкой.

Я не совсем поняла, к какой группе населения относит себяАртур, но явно не к обывательской. К более солидным людям — бизнесменам,приватизаторам и политикам — отнести его можно лишь на носилках. К культурнымслоям тоже. Интеллигенция капитулировала. Да и в той среде он был бы чужой. Ивообще: какими-то несовременными категориями я мыслю.

В общем, я причислила Артура к среднему классу, эмоциональноодобрила его комментарий и с удовольствием продолжила:

— «Мы живем под знаком смерти. Наш век прошел под знакомсмерти».

— Очень точно, — позевывая, подтвердил Артур. Я видела егоабсолютную искренность и полное со мной согласие. Однако минутой позже он дообидного быстро переменил свое мнение. Узнав, что черпаю я столь значительныемысли из собственных записей, Артур огорчился и разочарованно протянул:

— Ну-у, дорогая, не хочу тебя расстраивать, но чушь тынесешь несусветную, да еще и с патетикой. Как только пришло тебе в головутащить всю эту заумь на страницы своего романа?

Учитывая, что страницы моего романа были исписаны подобной«заумью» сплошь, от корки до корки, я взбеленилась и совсем уже собраласьодернуть этого нахала, этого зазнайку и невежу. Мне было что ему сказать, номеня остановил телефонный звонок. Звонила добрая соседка.

— Чего она хотела? — лениво поинтересовался Артур, послетого как я повесила трубку.

— Чтобы ты полил цветник и набрал в ванну вода, — сердитоответила я.

— То есть? — не понял Артур.

— А то и есть, что через час отключат воду на три дня, аполы в библиотеке не мыты, на кухне гора посуды, сад не полит, дождя непредвидится.

— Гора посуды стоит неделю, а воду отключат всего на тридня…

Я вскипела, потому что вовсе не собиралась прощать емувысказываний насчет романа.

— Отправляйся в сад, если не хочешь мыть посуду и полы, —прикрикнула я, и Артур покорно отправился поливать цветы.

Как настоящий мужчина, он всегда выбирал самую легкую иприятную работу.

Я же, подхватив ведро, резво помчалась в библиотеку.Подоткнув подол, засновала по комнате, размышляя со шваброй в руках.

«Разве это справедливо, — думала я, пытаясь просунуть мокруютряпку между тумбочкой и колонной, — любой вздор, прочитанный в газете, приобретаетзначимость и смысл, в то время как из уст человека близкого сама истина звучиткак глупость и ерунда…»

Должна сказать, что в библиотеке, комнате необъятныхразмеров, жутко скрипучие полы. Я этого хотела, и я же сто раз пожалела осодеянной глупости. Нет, ну как прав был половых дел мастер, когда упирался ине хотел делать брак. Теперь эти полы скрипят так, что все добрые соседи знают,дома я или нет.

Так вот, мою полы и вдруг слышу скрип у себя за спиной.

— Артур, ты почему бросил сад? — строго говорю я, выжимаятряпку и набрасывая ее на швабру, но ответа не слышу.

Поворачиваюсь… и обнаруживаю, что в комнате, кроме меня, нетникого.

«Полы скрипели только по направлению ко мне, обратно они нескрипели», — подумала я, испытывая легкий озноб и некоторое шевеление волос.

На несколько секунд я замерла, прислушиваясь и не решаясьсдвинуться с места. Из сада доносился жизнерадостный вой Артура.

— «А я бамбук, пустой бамбук, я московский простой бамбук»,— сообщал он моим добрым соседям.

Как же надо орать, чтобы я услышала о том, какой он пустой,даже в библиотеке! И кто внушил бедняге, что он имеет право петь?

Однако тошнотворный голос Артура придал мне уверенности, и ярешила вернуться к своему занятию, но очень скоро вновь услышала скрип. На этотраз скрип удалялся. Я замерла, прислушиваясь к бешено колотящемуся сердцу. Ужассхватил меня и не отпускал. Однако каким жалким и несущественным оказался этотиспуг в сравнении с дальнейшими переживаниями…

Но тогда я ни о чем не подозревала, хотя меня не покидалоплохое предчувствие. Во власти страха я хоть и бессмысленно, но все же водилатряпкой по полу, дивясь собственному упрямству. В общем, кое-как прибрав вбиблиотеке, я выбежала в сад, бросилась на шею Артуру и тут же поделиласьвпечатлениями.

— Ты форточку открывала? — поинтересовался он, довольногрубо отстраняясь от меня и ни на секунду не прекращая поливать камни ибетонную дорожку вместо голландской розы сорта «Бигуль».

— Всегда так делаю, когда поднимаюсь в библиотеку, —ответила я, скрывая обиду на такое равнодушие к чужой беде. — И лей,пожалуйста, на розу, а не на камни. Они-то уж точно не завянут.

— Тогда понятно, откуда скрип, — продолжая поливать камни, сважным видом произнес Артур.

— От ветра?

— Да. Солнце прокалило крышу, крыша прокалила комнату, асвежий ветерок понизил температуру — и полы заскрипели.

— Солнце прокалило твою не очень умную крышу, — зло сказалая и впервые подумала, что Артура пора бросать.

Не так уж он хорош, как я думала раньше, вот и розу моюполивает кое-как, и разглагольствует не о том, и глуп, как все мужчины.

— Пойду погляжу на цветы перед домом, а ты не забудь прогору посуды, — буркнула я и отправилась на улицу.

— Об этом знает любой грамотный человек, — крикнул мне вследАртур. — Ты физику учила?