С Софией Леонидис я познакомился в конце войны в Египте. Оназанимала довольно высокий пост в посольстве Англии, и мне довелось оценить ееделовитость, работоспособность и компетентность, благодаря которым девушкауспела сделать блестящую карьеру, несмотря на свою молодость (тогда ей быловсего двадцать два).

Кроме приятной внешности София обладала ясным, трезвым умоми сдержанным чувством юмора, которое я находил восхитительным. С девушкойисключительно легко общаться, и мы получали истинное удовольствие от совместныхобедов и случайных походов на танцевальные вечера.

Но только к самому концу войны, уже получив назначение наВосток, я понял, что люблю Софию и хочу жениться на ней.

Это открытие я сделал во время совместного обеда в ресторане«Шеппардз», и оно не удивило и не потрясло меня — просто я как будто в полноймере осознал давно известный факт. Я посмотрел на Софию новыми глазами, ноувидел только то, что видел всегда и что мне всегда нравилось: темные блестящиеволосы, свободно откинутые назад с высокого лба, живые синие глаза, маленькийупрямый подбородок и прямой нос. Мне нравился строгий серый костюмвеликолепного покроя и белоснежная блузка. София выглядела удивительно«по-английски», и это глубоко трогало меня, три года не бывшего на родине.«Никто на свете, — подумал я, — не может быть более англичанкой, чем миссЛеонидис». И тут же усомнился: а была ли девушка на самом деле настолькоангличанкой, насколько казалась? Может ли реальная действительность обладатьсовершенством и законченностью театрального действа?

Неожиданно мне пришло в голову, что, сколько бы мы нибеседовали, обсуждая наши мысли, симпатии, антипатии, общих знакомых и планы набудущее, София ни разу не упомянула о своем родном доме или семье. Обо мнедевушка знала все (слушать она умела), а я о ней — ничего конкретного ипредполагал лишь, что ее происхождение и воспитание вполне заурядны. И тольково время обеда в ресторане «Шеппардз» я понял, что София никогда нерассказывала мне о своем прошлом.

Девушка спросила меня, о чем я думаю.

— О тебе, — честно ответил я.

— Понимаю, — кивнула она. И было похоже, что действительнопонимает. — Мы, наверное, не увидимся ближайшие год-два, — сказал я. — Не знаю,когда я вернусь в Англию. Но первое, что я сделаю по возвращении, это найдутебя и попрошу стать моей женой.

София и бровью не повела — просто сидела спокойно и курила,не глядя на меня.

На какое-то мгновение я растерялся, решив, что девушка непоняла смысла сказанного.

— Послушай, продолжал я, — единственное, что я твердо решилне делать, — это предлагать тебе руку и сердце сейчас. Почему? Ты можешьотказать мне, и тогда я с горя свяжусь с какой-нибудь гнусной девицей — простотеша раненое самолюбие. Но даже если ты мне не откажешь, то что нам делать?Обручиться и приготовиться к долгому ожиданию встречи? Я не могу заставлятьтебя идти на это. Ты можешь встретить другого человека, и я не хочу, чтобы тычувствовала себя обязанной быть «лояльной» по отношению ко мне. Мы живем встранной лихорадочной «делай-все-быстрее» атмосфере. Вокруг заключаются имгновенно расторгаются бесчисленные браки. Мне бы хотелось, чтобы ты вернуласьдомой свободной и независимой, осмотрелась бы как следует в новом, послевоенноммире и решила, чего ты ждешь от жизни дальше. Отношения между нами, София,должны быть постоянными. Мне не нужна кратковременная связь.

— Мне тоже, — сказала София.

— С другой стороны, продолжал я, — думаю, мне следуетобъяснить тебе, как я… Ну… Отношусь…

— Но без неуместной лирики? — пробормотала София.

— Милая…

Разве ты не понимаешь? Я все время стараюсь не сказать, чтолюблю тебя…

Она прервала меня.

— Я все понимаю, Чарлз. И мне нравится твоя забавная манераделать предложения. И конечно, ты можешь навестить меня по возвращении…

Если еще захочешь…

Теперь наступила моя очередь прервать ее. — Захочу, вневсяких сомнений.

— Сомневаться можно всегда и по любому поводу, Чарлз.

В любое время может появиться какое-нибудь непредвиденноеобстоятельство, которое спутает все карты. Для начала ты не так уж много знаешьобо мне, верно?

— Я даже не знаю, где ты живешь в Англии.

— В Суинли-Дин.

Я кивнул при упоминании хорошо известного пригорода Лондона,заслуженно гордящегося тремя великолепными полями для игры в гольф при крышу…Но наверное… — Девушка задумчиво сдвинула брови. — Наверное, в некотором смыслемы всю жизнь жили одной большой семьей…

Под присмотром дедушки и под его защитой. Мой дедушка — этоЛичность. Ему за восемьдесят, и росту в нем четыре фута десять дюймов, но любойобыкновенный человек просто тускнеет рядом с ним.

— Звучит интересно, — заметил я.

— А дедушка интересный человек. Он грек из Смирны. АристидЛеонидис. — И София добавила с озорным огоньком в глазах: — Он страшно богат.

— Неужели кто-нибудь еще останется богатым после этой войны?

— Мой дедушка останется, — убежденно сказала София. — Всеэти попытки доить богатых ему не страшны. Он просто доит самих доильщиков.Интересно, полюбишь ли ты его?

— А ты его любишь?

— Больше всех на свете, — ответила София.

Прошло больше двух лет, прежде чем я возвратился в Англию, —нелегких для меня лет. Я писал Софии, она — мне. Ее письма, как и мои были нелюбовными посланиями, а скорее письмами близких друзей, полными мыслей огрядущем и прошлом и описаний текущих событий. Но тем не менее я знал, что нашичувства друг к другу стали сильней и глубже за время разлуки.

Я прилетел в Англию теплым пасмурным сентябрьским днем. Вголубоватом сумраке листья деревьев казались золотыми, дул легкий порывистыйветерок. Я послал Софии телеграмму прямо из аэропорта.

«Только что прибыл. Жду ужину ресторане „Марио“ девятьчасов. Чарлз». Двумя часами позже я сидел дома и читал свежую «Таймс».Просматривая колонку с сообщениями о рождениях, свадьбах и кончинах, янаткнулся на фамилию «Леонидис».

«19 сентября в своем особняке „Три фронтона“ в Суинли-Дин навосемьдесят восьмом году жизни скончался Аристид Леонидис. Бренда Леонидисглубоко скорбит о возлюбленном супруге».