— А вот и она, похоже, — сказала Эдит де Хэвилэнд.

В коридоре послышался быстро приближающийся, говорящийскороговоркой голос. Дверь с грохотом распахнулась, и в библиотеку стремительновошла женщина. Не знаю, каким образом, но ей одной легко удалось создать полноевпечатление того, что в библиотеке появились сразу три женщины — и оченьшумные.

Одной рукой она придерживала на груди розовый шелковыйпеньюар, другой — держала дымящуюся сигарету в длинном мундштуке. Еетициановские волосы струились по спине густыми волнами. Лицо миссис Леонидисказалось почти неприлично обнаженным, как у всех современных женщин, неуспевших с утра накраситься. У нее были огромные голубые глаза и хрипловатый,довольно приятный голос. Говорила Магда очень быстро, по-актерски отчетливопроизнося каждое слово.

— Дорогой, я этого не переживу… Я просто этого не переживу!Ты только представь себе, какой шум поднимется в печати!.. Да, еще не поднялся,но обязательно поднимется — и очень скоро. А я просто ума не приложу, в чем мневыступать на дознании. Наверное, в чем-нибудь очень, очень темном… Но нечерном… Может быть, в темно-фиолетовом… Но у меня больше не осталось купонов, ктому же я потеряла адрес этого ужасного магазина, в котором всегда покупаю…Знаешь, это где-то в районе Шафтсберри-авеню… Но если я поеду туда на машине,полицейские обязательно увяжутся за мной и будут задавать мне всякие неуместныевопросы, правда? А что я должна им отвечать? Но как ты спокоен, Филип! Как тыможешь быть так спокоен?! Разве ты не понимаешь, мы можем теперь уехать изэтого ужасного дома? Свобода!.. Свобода! О, какой кошмар… Наш бедный старыйдорогуша… Конечно, мы никогда не покинули бы его, будь он жив. Он в насдействительно просто души не чаял…

Несмотря на все старания этой интриганки наверху. Ясовершенно уверена, что если бы мы уехали и оставили бы его в ее власти, онаживо лишила бы нас наследства. Мерзкая тварь! В конце концов, бедняжке было ужепод девяносто…

И все интересы семьи ничего не значили для него по сравнениюс интересами этой ужасной женщины. Знаешь, Филип, я думаю, теперь естьпрекрасная возможность для постановки «Эдит Томпсон». Эта шумиха вокругубийства привлечет к нам внимание. Да, все говорят — с моим носом играть тольков комедии, но, знаешь ли, в «Эдит Томпсон» очень много комичного… Вряд ли самавтор осознавал это… Я знаю, как играть героиню: пошлое, глупое, фальшивоесущество — и вдруг в последнюю минуту…

Магда выбросила руку вперед — сигарета выпала из мундштукана полированный стол красного дерева и задымилась. Филип спокойно взял ее состола и бросил в корзинку для мусора.

— Вдруг… — прошептала Магда Леонидис, глаза ее расширились илицо оцепенело, — …Начинается этот кошмар…

Секунд двадцать ее напряженное лицо выражало полнейший ужас,потом неожиданно расслабилось и медленно искривилось: перепуганный и сбитый столку ребенок собирался заплакать.

Потом вдруг с лица ее разом исчезли все эмоции — словно былистерты влажной губкой, — и миссис Леонидис повернулась ко мне и деловитоспросила:

— Вы не находите, что Эдит Томпсон нужно играть именно так?

Я сказал, что на мой вкус Эдит Томпсон нужно играть именнотак. Кто такая эта Эдит Томпсон, я представлял себе очень слабо, но мне быловажно не испортить отношений с матерью Софии в самом начале знакомства.

— Очень похоже на Бренду, не правда ли? — сказала Магда. —Знаете, мне это только что пришло в голову. Очень интересная мысль. Может,стоит поделиться ею с инспектором?

Мужчина за письменным столом почти незаметно нахмурился.

— Тебе нет никакой нужды встречаться с ним, Магда, — сказалон. — Я сам могу сообщить инспектору все интересующие его сведения.

— Не встречаться с инспектором?! — повысила голос Магда. —Конечно же, я должна с ним встретиться! Дорогой, дорогой, но ты начисто лишенвоображения! Ты не понимаешь важности разных деталей. Инспектор захочет узнатьо развитии событий в подробностях, его будут интересовать всякие, знаешь,мелкие частности: ну там, кто-то заметил случайно что-то странное…

— Мама, — сказала София, появляясь в дверях, — ты не станешьвливать инспектору в уши всякую чепуху.

— Но, София, дорогая…

— Я знаю, мамочка, ты уже все тщательно продумала и готоваразыграть потрясающий спектакль. Но здесь ты ошибаешься. Глубоко ошибаешься.

— Но ведь ты даже не знаешь…

— Я все знаю. Но ты будешь играть совершенно другую роль,дорогая. Подавленная несчастьем женщина… Замкнутая, уклончиво отвечающая навопросы… Все время настороже… Защищающая интересы семьи.

На лице Магды Леонидис изобразилось наивное детскоенедоумение.

— Милая, ты действительно полагаешь…

— Да. И тут не может быть никаких разговоров, — отрезалаСофия и добавила, увидев довольную понимающую улыбку матери: — Я приготовилатебе шоколад. Он в гостиной…

— О… Прекрасно… Умираю от голода.

В дверях Магда на мгновение задержалась.

— Вы себе не представляете, — сообщила она то ли мне, то ликнижному шкафу за моей спиной, — как это замечательно иметь взрослую дочь!

После этой заключительной реплики она вышла.

— Бог знает, что она может наболтать полиции, — сказала миссде Хэвилэнд.

— Все будет в порядке, — уверила тетушку София.

— Она может ляпнуть все, что угодно.

— Не беспокойся, — сказала София. — Она будет играть так,как потребует режиссер. А сейчас ее режиссером являюсь я!

Она вышла вслед за матерью, но тут же вернулась:

— Тебя хочет видеть инспектор Тавернер, папа. Ты невозражаешь, если Чарлз будет присутствовать при вашем разговоре?

Мне показалось, что легчайшая тень удивления скользнула полицу Филипа Леонидиса. Еще бы! Но его привычка никогда ничему не удивляться вэтот раз сыграла мне на руку.

— Да-да, конечно, — неопределенно промямлил он.

Вошел главный инспектор Тавернер — основательный,располагающий к доверию и производящий умиротворяющее впечатление человекарешительного и делового.

Извините, еще одна неприятная мелкая формальность, —казалось, говорил его вид, — и мы тут же уберемся из вашего дома восвояси — ини для кого это не будет так приятно, как для меня. Мы совершенно не хотимдокучать вам, уверяю вас…

Не знаю, как ему удалось сообщить все это без всяких слов —просто деловито пододвинув стул к письменному столу хозяина, — но наприсутствующих его поведение подействовало явно благотворно. Я ненавязчиво селв углу.