— И что же это было? — спросил я. — Мышьяк?

— Нет. Мы еще не получили медицинского заключения, но докторсчитает — это эзерин.

— Несколько необычно, не правда ли? Вероятно, покупателяпрепарата будет легко проследить?

— Только не в этом случае. Видишь ли, эзерин принадлежалсамому старику. Глазные капли. У Леонидиса был диабет, — сказал отец. — Емурегулярно делали инъекции инсулина. Инсулин выпускается в маленьких пузырьках срезиновыми пробками. Пробка протыкается иглой для подкожных впрыскиваний, илекарство втягивается в шприц.

Я попытался продолжить сам:

— А в бутылочке оказался не инсулин, а эзерин?

— Совершенно верно.

— И кто же делал старику инъекцию?

— Его жена.

Теперь я понял, что имела в виду София, говоря о«надлежащем» человеке.

— Семья Леонидисов находится в хороших отношениях со второймиссис Леонидис?

— Нет. Они едва разговаривают с ней.

Ситуация все больше прояснялась. Но было совершенноочевидно: Тавернер не ликовал по этому поводу.

— А что вас, собственно, смущает? — поинтересовался я.

— Если старика убила миссис Леонидис, Чарлз, то ведь потомона легко могла заменить пузырек с эзерином на нормальный пузырек с инсулином.Действительно, если убийца она, то разрази меня гром, никак не пойму, почемуона этого не сделала!

— Да, это было бы вполне логично. И много инсулина у старикав аптечке?

— О, куча пузырьков — и пустых, и полных. И если бы миссисЛеонидис подменила пузырек, ставлю десять против одного, доктор ничего и незаподозрил бы. О посмертных признаках отравления эзерином медицине мало чтоизвестно. Но тут доктор проверил склянку с инсулином (на случай, если вдругконцентрация лекарства окажется слишком сильной) и, конечно, обнаружил, что этововсе не инсулин.

— Итак, получается, — задумчиво проговорил я, — что миссисЛеонидис либо очень глупа… Либо, вполне возможно, очень умна.

— Ты имеешь в виду…

— Миссис Леонидис может делать ставку на то, что вы решите —никто не может быть глуп настолько, насколько кажется она в данной ситуации.Есть еще варианты? Какие-нибудь другие подозреваемые?

— Это мог сделать практически любой из домашних, — спокойносказал отец. — В доме всегда большой запас инсулина — по меньшей мере на двенедели. Можно было легко налить эзерин в какой-нибудь пузырек из-под инсулина —и знать, что в свое время его используют должным образом.

— И любой в доме имел более-менее свободный доступ клекарствам? Да. Лекарства хранились в аптечке в ванной комнате старика. Любой вдоме мог спокойно зайти туда.

— Какие-нибудь серьезные мотивы?

Отец вздохнул.

— Милый Чарлз. Аристид Леонидис был чрезвычайно богат. Онобеспечил каждого члена семьи большими деньгами, но ведь могло случиться, чтокто-то возжелал большего.

— Но скорей всего, возжелать большего могла ныневдовствующая миссис Леонидис. У ее молодого человека есть какие-нибудьсредства?

И тут меня озарило. Я вспомнил процитированную Софиейстрочку, а затем и весь детский стишок:

Жил-был человечек кривой на мосту,

Прошел он однажды кривую версту

И вдруг на пути меж камней мостовой

Нашел потускневший кривой золотой.

Купил за монетку кривую он кошку,

А кошка кривую нашла ему мышку.

И так они жили себе понемножку

Все вместе в кривом и убогом домишке.

— Как вам показалась эта… Миссис Леонидис? Что вы о нейдумаете? — спросил я Тавернера.

— Трудно сказать… Очень трудно сказать, — медленно заговорилон. — Она непроста. Чрезвычайно тиха и спокойна — нельзя догадаться, о чем онадумает. Но миссис Леонидис любит безмятежную, размеренную жизнь — в этом я могупоклясться. Мне она напомнила, знаете ли, кошку. Такую сладко мурлыкающую,толстую, ленивую кошку… Не то чтобы я имел что-нибудь против кошек. С ними какраз все в порядке… — Тавернер вздохнул. — Что нам требуется — так этодоказательства.

«Да, — подумал я. — Нам всем требуются доказательства того,что именно миссис Леонидис отравила своего мужа. И Софии, и мне, и инспекторуТавернеру».

И если они найдутся, все устроится самым лучшим образом.

Но София не была уверена в виновности миссис Леонидис, и,похоже, Тавернер — тоже.

На следующий день я отправился в Суинли-Дин вместе сТавернером.

Я находился в странном положении. Его можно было назвать поменьшей мере совершенно небанальным. Но мой Старик никогда не отличалсясклонностью к банальным решениям.

У меня имелись некоторые формальные права присутствовать прирасследовании преступления: в самом начале войны я работал в Особом отделеСкотленд-Ярда. Эта работа, конечно, не имела ничего общего с деятельностьюследователя по уголовным делам, но сам факт моего пребывания на службе вСкотленд-Ярде давал мне, как говорится, определенный официальный статус.

— Если мы хотим раскрыть это преступление, — сказал мнеотец, — нам нужно обзавестись тайным осведомителем. Мы должны знать оЛеонидисах все. И должны узнать эту семейку изнутри — а не со стороны. И тыпоможешь нам в этом.

Мне это совсем не понравилось. Я швырнул сигарету в камин иответил: — Ты предлагаешь мне стать шпионом? И добывать для вас информацию уСофии, которую я люблю и которая, хочется верить, любит меня и доверяет мне?

— Бога ради, — раздраженно сказал Старик, — не вставай наобывательскую точку зрения. Для начала, ты ведь не веришь, не правда ли, чтотвоя девушка убила своего деда?

— Конечно, не верю. Это абсолютно нелепое предположение.

— Хорошо. Мы тоже ее не подозреваем. Девушка несколько летжила за пределами Англии, и, кроме того, она всегда была в прекрасныхотношениях с дедом. У нее весьма приличный доход, а старый Аристид, надеюсь,был бы рад узнать о ее помолвке с тобой и, вероятно, выделил бы внучке богатоеприданое. Мы не подозреваем мисс Леонидис. С чего бы вдруг? Но ты можешь бытьуверен в одном: пока преступление не будет раскрыто, девушка не выйдет за тебя.После всего, что ты рассказал мне о ней, я в этом абсолютно убежден. И заметь:преступление подобного рода может навсегда остаться нераскрытым. Мы можем сколькоугодно подозревать жену убитого и молодого учителя в преступном сговоре, ноподозрения — одно, а доказательства — совсем другое. И пока мы не раздобудемнеопровержимых улик против миссис Леонидис, в душе у всех останутся всякиегадкие сомнения. Ты ведь сам это понимаешь.