Майор Барнэби натянул сапоги, застегнул поплотнее воротшинели и взял с полки у выхода штормовой фонарь. Он осторожно отворил дверьсвоего маленького бунгало[1] и выглянул наружу.

Картина, представшая перед ним, была типичным английскимпейзажем, как его изображают на рождественских открытках или в старомодныхмелодрамах. Повсюду лежал снег – глубокие сугробы, не просто снежок в дюйм-дватолщиной. Снег шел по всей Англии в течение четырех дней, и тут, на краюДартмура[2], покров его достиг нескольких футов. По всей Англии домовладельцыжаловались на лопнувшие трубы, и иметь знакомого водопроводчика – или дажекого-нибудь знакомого с водопроводчиком – было самой завидной привилегией.

Здесь, в крошечном селении Ситтафорд, и всегда-то далеком отмира, а сейчас почти полностью отрезанном от него, зима стала довольносерьезной проблемой.

Однако майор Барнэби был невозмутим. Пару раз хмыкнув иразок ругнувшись, он решительно шагнул в снег.

Путь его был недалек: несколько шагов по извилистой тропке,потом – в ворота и вверх по дорожке, уже частично расчищенной от снега, квнушительных размеров дому из гранита.

Ему открыла опрятная горничная. Она приняла у майора егошинель, сапоги и почтенного возраста шарф.

Двери были распахнуты настежь, и он прошел в комнату,которая как-то неуловимо преобразилась.

Хотя еще едва минуло половина четвертого, занавеси былизадернуты, горело электричество, а в камине вовсю пылал огонь. Две нарядно одетыеженщины вышли навстречу старому вояке.

– Майор Барнэби! Как хорошо, что вы к нам зашли, – сказаластаршая из них.

– Да что вы, миссис Уиллет, что вы! Вам спасибо заприглашение. – И он обеим пожал руки.

– Мистер Гарфилд собирается прийти, – продолжала миссисУиллет, – и мистер Дюк, и мистер Рикрофт сказал, что придет, но вряд ли мыдождемся его: возраст, да еще такая погода. Она уж слишком отвратительна!Чувствуешь себя просто обязанной предпринять что-либо, чтобы взбодриться.Виолетта, подбрось еще полешко в огонь.

Майор галантно поднялся выполнить просьбу:

– Позвольте мне, мисс Виолетта.

Он со знанием дела подложил дров и снова сел в определенноеему хозяйкой кресло. Стараясь не показать виду, он бросал быстрые взгляды посторонам. Удивительно, как две женщины могут изменить облик комнаты, даже несовершив ничего такого, на что можно бы указать пальцем.

Ситтафорд-хаус был построен десять лет назад капитаном вотставке Джозефом Тревильяном по случаю его ухода с флота. Человеком он былсостоятельным и сильно привязанным к Дартмуру. Он остановил свой выбор намаленьком местечке Ситтафорд. Расположено оно было не в долине, как большинстводеревень и ферм, а на краю болота, недалеко от ситтафордского маяка. Он купилбольшой участок земли и выстроил дом со всеми удобствами, с собственнойэлектростанцией и электронасосом, чтобы не вручную качать воду. Затем, дляизвлечения дохода, построил шесть маленьких бунгало вдоль дороги, каждое начетверти акра земли.

Первое, у самых ворот, было предназначено старому другу итоварищу капитана Джону Барнэби, остальные постепенно были проданы тем, кто понеобходимости или по доброй воле хотел жить практически вне мира. Само селениесостояло из живописных, но обветшалых коттеджей, кузницы и расположенных водном здании почты и кондитерской. До ближайшего города Экземптона было шестьмиль, и на крутом спуске пришлось установить столь часто встречающийся надорогах Дартмура знак: «Водитель, будь осторожен, сбавь скорость!»

Капитан Тревильян, как уже упоминалось, был человеком сдостатком. Несмотря на это или, может быть, именно из-за этого, он чрезвычайнолюбил деньги. В конце октября агент по найму и продаже недвижимости вЭкземптоне письменно запросил его, не хочет ли он сдать Ситтафорд-хаус: естьжелающие снять дом на зиму.

Сначала капитан решил было отказать, но, поразмыслив,затребовал более подробную информацию. Оказалось, домом интересуется некаямиссис Уиллет, вдова, с дочерью. Они недавно приехали из Южной Африки, и им былнужен на зиму дом в Дартмуре.

– Черт бы их всех подрал, женщина, должно быть, не в себе! –сказал капитан Тревильян. – Ну, Барнэби, ты-то что думаешь?

Барнэби думал то же самое и выразился на этот счет с такимже чувством, как и его друг.

– Ты же все равно не собираешься сдавать, – сказал он. –Пусть эта дура отправляется куда-нибудь в другое место, если ей охотапомерзнуть. И это после Южной-то Африки!

Но тут в капитане Тревильяне заговорила любовь к деньгам. Ишанса из ста не представляется сдать дом посреди зимы. Он поинтересовался,сколько будут платить.

Предложение платить двенадцать гиней[3] в неделю решилодело. Капитан Тревильян поехал в Экземптон, снял там маленький дом на окраинеза две гинеи в неделю и передал Ситтафорд-хаус миссис Уиллет, затребовав впередполовину арендной платы.

– Дуракам закон не писан, – пробормотал он.

Однако Барнэби, взглянув сегодня украдкой на миссис Уиллет,подумал, что она не похожа на дуру. Эта высокая женщина с довольно несуразнымиманерами, судя по лицу, была скорее хитра, чем глупа. Она, по-видимому, любиланаряжаться и говорила с колониальным акцентом. Казалось, она совершенноудовлетворена сделкой. Несомненно, дела ее обстояли благополучно, и от этого,как не раз отметил Барнэби, сделка казалась еще более странной. Она неотносилась к тем женщинам, которые бы с радостью заплатили за уединение.

Как соседка она оказалась на удивление приветлива.Приглашения посетить Ситтафорд-хаус раздавались направо и налево. КапитануТревильяну постоянно говорилось: «Считайте, что мы и не снимали у вас дома».Однако Тревильян слыл женоненавистником. Поговаривали, что в юные годы он былотвергнут. Он упорно не отвечал на приглашения.

Прошло два месяца, как поселились Уиллеты, и возбуждение,вызванное их появлением, прошло.

Барнэби, по натуре молчаливый, совершенно забыл онеобходимости поддерживать беседу – он продолжал изучать хозяйку.«Прикидывается простушкой, а сама не проста», – таково было его заключение.Взгляд его остановился на Виолетте Уиллет. Хорошенькая, тощая, конечно, да всеони теперь такие. Ну что хорошего в женщине, которая не похожа на женщину?Газеты пишут, причуды моды повторяются, как витки спирали, времена тоже… Онзаставил себя включиться в беседу.