Я повернула ключ в замке и толкнула дверь. С кухни валил дыми пахло горелым, квартира моя напоминала стан половецких воинов. Это моглоозначать только одно: Люська жарит блины. Лично я блины терпеть не могу, а вЛюськином исполнении они мне кажутся особенно отвратительными. Я бросила ключина тумбочку и прошествовала на кухню. Люська в моем переднике стояла у плиты искалила зубы. Как всегда в присутствии дорогой подруги, кухня показалась мненесуразно маленькой, впрочем, не только кухня, я сама себе начинала казатьсяслегка недоразвитой.

Рост у Люськи 180, бюст и бедра — закачаешься. Некотороевремя назад она подвизалась манекенщицей, но чрезмерное увлечение блинами своедело сделало, впрочем, некоторая дородность, на мой взгляд, прибавляла Люськешарма. Лет ей было за двадцать пять, если быть честной, то далеко за двадцатьпять, а приди мне фантазия повредничать, я бы сказала: ох как за двадцать пять,но так далеко моя вредность никогда не заходила. По профессии Люська былазубным врачом, мы и познакомились, когда вместе работали в 4-й городскойполиклинике, но несуразностей в жизни моей подруги было столько, чтозапутаешься, и в настоящий момент Люська трудилась в ларьке, снабжая страждущуюпублику целебной жидкостью импортного розлива.

Люська перестала скалить зубы и спросила:

— Чего кислая такая?

— В отпуск прогнали. С понедельника.

— А деньги дали?

— Нет. Сказали, через неделю.

— Ну и ладно, проживем. Деньги пока есть. А отпуск… чтож, будем отдыхать.

— Я летом хотела.

— Не ной, что толку-то? Слетай к мужу, а? Что? На билетпришлет. Этих, мишек бы посмотрела.

— Иди ты с мишками. Блины горят. Люська заняласьблинами, а я — созерцанием ее спины.

— Письмо было? — спросила она.

— Посылку прислал.

— Потрошеная?

— Нет. Со знакомым.

— А чего прислал-то?

— Куртку, костюм, так, по мелочам всего и 200 долларов.

— Так что сидишь-то, показывай, — обрадоваласьЛюська.

— Лень.

— Давай-давай, хвались.

Я пошла в комнату, надела костюм, прихватила куртку ивернулась в кухню. Люська критически оглядела меня с ног до головы и кивнула:

— Блеск. Не женщина, а конфетка. Обмыть бы надо.

— Не надо. Мы сегодня на концерт идем. Забыла, что ли?

— Да? Тогда завтра обмоем. Что муж-то пишет? К себезовет?

— Зовет, — вздохнула я.

— А ты?

— Что я?

— Поедешь?

— Что мне там делать?

— И то верно. Австралии мы, что ли, не видели? Вон еепо телику то и дело кажут. Одни кенгуру, только и хорошего в них, что сумки, арусскую бабу сумкой не удивишь, мы сами все в кошелях. Однако муж тебя любит.

— Агаэ — хмыкнула я.

Славка уехал пять лет назад, через семь месяцев после нашейсвадьбы. Где его только не носило, год назад осел в Австралии, как будтонадолго. Сначала звал меня очень настойчиво, теперь больше по привычке. Незнаю, кто из нас не прав, но Славку простить не смогла, записав в предатели.

— Как он там? — вернула меня на кухнюЛюська. — На автобусе катается?

— Ага.

— Ну и слава богу. Давай блины есть.

— Я их терпеть не могу. Ты ж знаешь.

— Знаю. Я сосисок купила. Ешь. Пять минут мы жевалимолча, потом Люська сказала, мечтательно разглядывая стену:

— Я у тебя поживу.

— Это еще зачем? — встрепенулась я.

— С Борькой поцапались. Отправила его сама знаешь куда.Надоел алкаш.

— А моя квартира здесь при чем? — решив стоятьнасмерть, поинтересовалась я.

— Так ты ж Борьку знаешь. Начнет таскаться каждый день,всю душу вымотает.

— Слушай, Люська, — подхалимски предложилая, — а давай ты у моих поживешь. Отец с матерыо в санаторий едут, а? Чегонам в однокомнатной квартире тесниться?

— Гонишь, что ли? — гневно спросила Люська.

— Да нет, живи, — струсила я.

— То-то. Ты в отпуске, я недельку возьму. Отдохнем.

От радости у меня схватило зубы. Я поморщилась, а Люськаподозрительно на меня уставилась.

— Что, зубы?

— Ага.

— Давай посмотрю.

— Ну уж нет.

Я вскочила и стала посуду мыть.

— Концерт-то во сколько? — поинтересоваласьЛюська.

— В семь.

— Поеду домой. Переоденусь. Может, мне прямо вфилармонию подъехать, чего по городу колесить? Где-нибудь без пятнадцати семь,а?

— Давай, — согласилась я. — Только в половинеседьмого, и не опаздывай.

— Когда я куда опаздывала? — возмутилась Люська, ямогла бы возразить, но спорить с ней настроения не было.

Я прыгала возле остановки на сыром апрельском ветру. За моейспиной росли голубые ели, скрывая разноцветные огни и толпу нарядных граждан,дружно тянувшихся к концертному залу. Душа моя тянулась туда же. Я посмотрелана часы: восемнадцать сорок пять. Люська девка необязательная. Решив подождатьеще пять минут и идти в одиночестве, я пританцовывала и проклинала себя за то,что берет не надела. Весна весной, а холодно.

Прошло пять минут, и я дала Люське еще минуту, тут рядомвозник белый «Мерседес», и из него выглянула Люська.

— Садись, — сказала она.

— Ну уж нет, я на концерт.

— Но подойти-то ты можешь?

Я подошла и заглянула в машину. Рядом с Люськой сидел негр ирадостно улыбался. На мой взгляд, зубов у него было слишком много.

— Ну, что? — с тоской спросила я.

— Слушай, может, концерт перебьется? Я покупателянашла, пихну видак за двести двадцать долларов, а Димка мне продает за стосемьдесят. Слышишь? Пятьдесят долларов навара, а у тебя отпуск.