— Умеешь ты утешить, за что и люблю. Ну, и как дальшежить, а?

— Думаю, разумнее разделиться. Держась скопом, мы имтолько жизнь облегчаем. В любом случае о даче надо забыть.

— Не дура, — проворчала Люська. — Поняла.Слушай, может, это… не стоит нам разделяться? Вместе как-то спокойнее.

— Ехала бы ты к тетке, — сказала я, — зря,что ли, отпуск взяла? И я, пожалуй, съезжу на недельку к Зойке.

Люська поразмышляла и сказала без энтузиазма:

— Ладно, может, оно и в самом деле лучше.

Мы разделились, и я отправилась на квартиру родителей,решив, что там безопасней. Уснула я мгновенно, а проснулась от яркого пламени,бушевавшего совсем рядом. Что-то мне снилось. Я открыла глаза и тут же ихзажмурила: в лицо мне била светом мощная лампа.

— О, черт, — сказала я, вытягивая руку, и тут доменя дошло, что кто-то эту лампу включил. Я замерла, разом вспотев, силясь хотьчто-то разглядеть сквозь этот океан света.

— Кто здесь? — шепотом спросила я, а потомкрикнула отчаянно:

— Кто здесь?

— Заткнись, — ответил грубый мужской голос. Зубымои жалко клацнули, пот стекал по ребрам. Я облизала губы и спросила:

— Что вы хотите? Деньги в сумке. Там немного. Большеденег в квартире нет. Ради бога, забирайте, что хотите… — и тут я почувствоваларядом человека, я не могла видеть его, но чувствовала. Стало очень тихо. Тишинадавила. Слепая, в абсолютной тишине, я испытывала настоящий ужас. Там, зачертой света, мог быть кто угодно. Почему-то мне думалось, что в руках у негобритва.

— Пожалуйста, — попросила я. — Пожалуйста, нетрогайте меня.

— Мы просто немного поговорим. — Голос был другой,завораживающий, мягкий, с едва ощутимой хрипотцой, бархатный голос. Значит, ихпо меньшей мере двое, — мелькнуло в голове.

— Расскажи мне о той машине в лесу.

— Боже мой, — зашептала я. — Опять этамашина. Зачем я пошла туда?

— Расскажи мне все, — повторил он, и я сталарассказывать. Я прикрывала ладонью лицо и рассказывала, обливаясь потом отсвета и холодея от ужаса. Но я еще контролировала себя: не мысль, выраженнаясловами, а скорее тень мысли, ощущение: если от кого-то зависишь, следуетвыглядеть еще более зависимым.

— Я ведь не сделала ничего плохого, — прошепталая, держа руку на груди. — Я просто хотела ему помочь. Но он был мертв. Япросто хотела помочь, что в этом плохого?

Я почувствовала слезы на щеках, они стекали по подбородку ипадали на ладонь.

— То, что ты говоришь, правда? — спросил голос. Онзвучал ровно, без угрозы. — Ты ведь не хочешь, чтобы тебя убили?

— Пожалуйста, — зашептала я, — я ведь всесказала вам, — и всхлипнула, прикрыв веки, пальцы были мокрыми от слез, губымгновенно распухли. — Боже мой, — торопливо зашептала я, — яничего не понимаю, какие-то люди задают вопросы, меня чуть не избили вподъезде, кто-то взорвал мою машину, и никто не сказал: почему? Кому я мешаю?

— Кому может мешать такая хорошая девочка? —сказал он, улыбаясь, я не могла видеть, но знала, он улыбается.

«Какие у него должны быть глаза? — вдруг подумалая. — Какие должны быть глаза у человека с таким голосом? Большие, темные,с поволокой».

— Этот парень, откуда он взялся? — опять заговорилон.

— Он приятель моей подруги.

— Да? — смех, негромкий, насмешливый. — Упарня интересная профессия.

— Он обещал помочь нам, — звучит виновато.

Скрипнуло кресло, я поняла, что он придвинулся ближе. Сквозьослепительный свет я чувствовала его взгляд.

— Пожалуйста, — прошептала я, — объяснитемне… я ничего не понимаю… я боюсь… — У меня сорвался голос, я вздохнула,дернувшись всем телом, и повторила:

— Я боюсь…

Он вдруг протянул руку, я вздрогнула, подалась назад, а онкоснулся моего плеча, рука медленно двинулась вдоль груди, задержалась на соскеи вернулась обратно. Я почувствовала его желание. Чувство было очень острым, яощущала его всем телом, как будто уже принадлежала ему. Это длилось бесконечнодолго: воздух был наполнен сладострастием пополам с ужасом, я опять подумала оего глазах, о его улыбке… о бритве в его руке, я почти поняла: он сейчасударит. Сжалась, замирая, и, стискивая рукой рот, зашептала:

— Пожалуйста, не убивайте меня, я не сделала ничегоплохого…

— Девочка, чаще всего за это как раз и убивают…

Рука его переместилась к моему лицу, большая ладонь скрепкими длинными пальцами, на мизинце печатка. Он провел пальцем возле моихглаз, печатка сверкнула тремя бриллиантами.

— Расскажи мне еще раз, как все было, — попросилон тихо, даже ласково.

— Но…

— Расскажи…

Я слабо шевельнулась, ощутив, как немеют ноги.

— Положи подушку за спину, тебе будет удобнее, —сказал он, и я повиновалась: голос гипнотизировал, мягкий, бархатный, онвливался в душу, лишая возможности мыслить. — Так удобнее? — спросилон.

— Да, — ответила я очень тихо и спокойно, хотяужас держал меня ледяной рукой возле затылка.

— Расскажи мне еще раз…

Я закрыла глаза и повторила рассказ, всем телом ощущая егоруку… И опять повисла тишина, он молчал, а я, зная, о чем он думает сейчас,вновь зашептала:

— Пожалуйста, не убивайте меня.

— Ты красивая девочка, — сказал он, ласковосказал, но это не обмануло, он мог говорить что угодно, я знала: передо мнойубийца.

Теперь он держал меня за подбородок, это было чудовищно, ноего желание передавалось мне, разливаясь теплом внизу живота и холодя душу. Яповернула голову, уходя от его взгляда, изо всех сил стараясь не закричать, ипопросила:

— Пожалуйста, не трогайте меня… — Голос звучал тихо,как-то безжизненно. Рука замерла. Тишина. Долгая-долгая тишина, от которойсводило внутренности.

— Не бойся, — наконец сказал он, гладя пальцамимои губы, и повторил:

— Не бойся. А я прошептала, зажмурившись:

— Спасибо…

— Послушай меня, девочка, — опять сказалон. — Ты будешь молчать. Ты никому ничего не расскажешь. Ни обо мне, ни отом, что я спрашивал. Ты поняла?