Горящая стрела вонзилась в стену.

Огонь. Старое сухое дерево молитвенного дома загорелосьмгновенно. Темный маслянистый дым заполнил помещение, царапая мне легкие. Яначала задыхаться. Мои новые друзья потрясенно закричали и схватились за оружие,готовясь сражаться за свою жизнь.

Это все из-за меня.

Стрела за стрелой пронзали воздух, и пламя вздымалось всевыше. Сквозь дымку пепла я с отчаянием искала взгляд Лукаса. Я знала, что оннепременно меня защитит, но ему и самому угрожала опасность. Если что-тослучится с Лукасом, пока он пытается спасти меня, я себя никогда не прощу.

Кашляя из-за висевшей в воздухе сажи, я схватила Лукаса заруку и побежала с ним к двери. Но они были к этому готовы.

Темные, зловещие фигуры стояли сразу за дверью молитвенногодома. Никто из них не размахивал оружием, чтобы подчеркнуть угрозу; им это и нетребовалось. Они пришли, чтобы наказать Лукаса за то, что он нарушил ихправила. Они пришли его убить.

Все это случилось из-за меня. Если Лукас умрет, виноватабуду только я.

Нам некуда идти, некуда бежать. Здесь оставаться нельзя —вокруг нас бушует и ревет пламя, и уже так жарко, что я чувствую, как жжеткожу. Скоро рухнет потолок, и мы все окажемся погребены.

Снаружи ждут вампиры.

Это был мой первый день в школе, а значит, последний шанссбежать. У меня не было ни рюкзака, набитого спасательным снаряжением, нитолстого бумажника с наличкой, чтобы купить билет на самолет хоть куда-нибудь,ни друга, ждущего меня на улице с машиной.

В общем, у меня не было того, что люди в здравом уменазывают планом.

Но это не имело никакого значения. Я ни за что не собираласьоставаться в академии «Вечная ночь».

Утренний свет едва брезжил в небе, когда я втиснулась вджинсы и схватила теплый черный свитер, — в такую рань, да еще так высоко вгорах, даже в сентябре холодно. Я скрутила длинные рыжие волосы в узел ивсунула ноги в туристские ботинки. Мне казалось очень важным не шуметь, хотя ямогла не беспокоиться о том, что разбужу родителей. Они не ранние пташки ибудут спать как убитые, пока их не поднимет будильник, а это случится толькочаса через два.

А значит, у меня есть неплохая фора.

Из-за окна спальни на меня злобно уставилась каменнаягоргулья. Из ее перекошенного рта торчали клыки. Я схватила джинсовую куртку и показалагоргулье язык.

— Может, тебе и нравится висеть тут, на этой КрепостиПроклятых, — пробормотала я. — Вот и виси на здоровье.

Прежде чем уйти, я заправила постель. Обычно на меня долговорчат, чтобы я это сделала, но сейчас мне самой так хотелось. Понятно, чтосвоим побегом я здорово расстрою родителей, поэтому, расправляя простыни, япредставляла себе, что это своего рода извинение. Может, они воспримут этопо-другому, но я все равно убрала постель. И пока взбивала подушки, передо мнойснова промелькнуло то странное, что я видела во сне вчерашней ночью, причемнастолько живо и ярко, словно я снова его вижу.

Цветок цвета крови.

Вокруг меня среди деревьев завывает ветер, и веткираскачиваются во все стороны. Небо над головой будто взбаламучено, оно покрылосьплотными сердитыми тучами. Я откидываю с лица прилипшие волосы. Я только хочупосмотреть на цветок. На каждом лепестке капли дождя; лепестки ярко-красные,изящные и походят на лезвия — так иногда выглядят тропические орхидеи. Но приэтом цветок роскошный, пышный и сидит на ветке плотно, как роза. Я в жизни невидела ничего более экзотического, завораживающего, чем этот цветок. Он долженбыть моим.

Почему от этого воспоминания меня бросило в дрожь? Это всеголишь сон. Я сделала глубокий вдох и сосредоточилась. Пора уходить.

Дорожная сумка уже была готова, я собрала ее еще вечером.Всего несколько вещей — книга, солнцезащитные очки и немного денег на случай,если мне придется добираться до Ривертона, ближайшего к цивилизации места вовсей округе. Пожалуй, это займет целый день.

Видите ли, я не убегала. Не в прямом смысле слова, когда тыудираешь от всех, превращаешься в новую личность и, ну не знаю, поступаешь,например, на работу в цирк или что-то в этом роде. Нет, я просто делала своегорода заявление. С самого начала, как только моим родителям предложили переехатьв академию «Вечная ночь» — им в качестве преподавателей, мне как ученице, — ябыла решительно против. Всю мою жизнь мы провели в одном и том же небольшомгородке, и я с пяти лет ходила в одну и ту же школу с одними и теми жеребятами. И хотела, чтобы так продолжалось и дальше. Есть люди, которые любятновые знакомства, легко вступают в разговоры и умеют быстро подружиться счужаками, но я к таким не отношусь. Ничего общего.

Смешно: когда люди называют тебя робкой, они обычноулыбаются. Типа это здорово, просто такая забавная привычка, которую тыобязательно перерастешь, вроде щербатой улыбки, когда выпадают молочные зубы.Если бы они знали, каково это — в самом деле быть робкой, а не просто поначалуслегка неуверенной в себе, то не улыбались бы. Ни за что, знай они, каково это,когда желудок скручивается в узел, ладони потеют и ты вообще перестаешьсоображать и не можешь сказать ни одного осмысленного слова. Нет, ничегоклассного в этом нет.

Когда это говорят мои родители, они не смеются, онидостаточно сообразительны, и я всегда думала, что родители все понимают — дотех пор, пока мне не исполнилось шестнадцать. Тут они решили, что теперь самоевремя это преодолеть. И что для борьбы с этой привычкой нет места лучше, чемшкола-интернат, — тем более что и они будут рядом.

Мне, в принципе, понятны их мотивы, но это всего лишьтеория. В первый же миг, как мы повернули на дорогу, ведущую к академии «Вечнаяночь», и я увидела это громадное, нескладное каменное готическое уродство, мнестало ясно: я никак не смогу учиться в этой школе. Но мама и папа отказалисьвнять моим просьбам. Нужно было заставить их ко мне прислушаться.

Я на цыпочках пробралась по небольшой преподавательскойквартире, в которой наша семья жила весь прошлый месяц, и услышала за закрытойдверью родительской спальни мамино похрапывание. Перекинув сумку через плечо, ямедленно повернула дверную ручку и двинулась вниз по лестнице. Мы жили на самомверху одной из башен «Вечной ночи» — это звучит круче, чем есть на самом деле.Это означало, что мне придется спуститься по ступеням, вытесанным из камнябольше двух веков назад — достаточно давно, чтобы стать неровными и истертыми.По всей длине спиральной лестницы было всего несколько окон, а свет еще невключили, поэтому мне предстоял сложный путь в темноте.