С любовью – МАДАМ МАНЬЯ ГАРРО-ДОМБАЛЬ, которую я встретилдвадцать семь лет назад на кладбище в полночь на острове Жаницио, что на озереРацкуаро, в Мексике, и которую я вспоминаю каждый год в День Мертвых.

Канун всех святых.

Тише-тише!… Тихо, неслышно. Скользите, крадитесь.

А зачем? Почему? Чего ради? Как! Когда? Кто! Где началось,откуда все пошло?

– Так вы не знаете? А? – спрашивает Череп-Да-Кости Смерч,восставая из кучи сухой листвы под Праздничным деревом. – Значит, вы совсемничего не знаете?

– Ну-у… – отвечает Том-Скелет, – это… не-а.

Было ли это в Древнем Египте, четыре тысячи лет назад, вгодовщину великой гибели солнца?

Или – еще за миллион лет до того, у горящего в ночи кострапещерного человека?

Или – в Британии друидов, под ссссссвистящщщщие взмахи косыСамайна?

Или – в колдовской стае, мчась под средневековой Европой –рой за роем, ведьмы, колдуны, колдуньи, дьявольские отродья, нечистая сила?

Или – высоко в небе над спящим Парижем, где диковинные тварипревращались в камень и оседали горгульями и химерами на соборе ПарижскойБогоматери?

Или – в Мексике, на светящихся тысячами свечей кладбищах,полных народу и крохотных сахарных человечков в El Dia Los Muertos – ДеньМертвых?

А может, где-то еще?

Тысячи огненных тыквенных улыбок и вдвое больше тысяч толькочто прорезанных глаз – они горят, подмигивают, моргают, когда сам Смерч ведетза собой восьмерку охотников за сластями – нет, вообще-то их девять, толькокуда девался Пифкин? – ведет их за собой то в вихре взметенной листвы, то вполете за воздушным змеем, выше в небо, на ведьмином помеле – чтобы выведать иповедать тайну Праздничного дерева, тайну Кануна Дня Всех святых.

И они ее узнают.

– Ну-с, – скажет Смерч в конце странствий, – что это было?Сласти или страсти-мордасти?

– Все вместе! – решили мальчишки.

Сами увидите.

Это был маленький городок на маленькой речке возле мелкогоозера в дальнем уголке одного из штатов Среднего Запада. Не так уж много былокругом деревьев, чтобы городок совсем было не видать. Зато и домов было не такуж много, чтобы за ними не было видно леса. В городке было полно деревьев. Ивдоволь сухой травы и опавшей листвы – ведь на дворе уже стояла осень. Ивдоволь заборов, по которым так здорово бегать, и дорожек, чтобы раскатыватьсяпо льду, а еще – громадный овраг, чтобы кубарем скатываться вниз илиперекликаться с кем-то на то-о-ом берегу. И в городке было полным-полно…

Мальчишек.

И это было под вечер, накануне Дня Всех святых.

В домах все двери крепко затворены от сквозняков.

И весь городок залит до краешка негреющим солнцем.

Но вдруг – дня как не бывало.

Откуда ни возьмись выползли из-под каждого дерева ночныетени и все заполонили.

Во всех домах за запертыми дверьми поднялась кутерьма,беготня на носочках, мышиные шорохи, крики шепотом, замелькали летучие огоньки.

За одной такой дверью тринадцатилетний Том Скелтоностановился и прислушался.

Снаружи ветер гнездился в каждом дереве, подкрадывался повсем дорожкам сразу, незримый, как кошка-невидимка.

Тома Скелтона пробрала дрожь. Всякому ясно, что ветер нынчесовсем особенный и темнота необыкновенная – потому что настает Канун Дня Всехсвятых. Кажется, что все вокруг вырезано из мягкого черного бархата или иззолотого, из оранжевого бархата. Дымок поднимается из тысяч труб клубами –точь-в-точь как плюмажи на упряжке в похоронной процессии. Из кухонных оконсочится двойной аромат, хорошо различимый: вот свежие тыквы, только чтовзрезанные, сочные, а вот пироги с тыквенной мякотью.

Крики за запертыми дверьми становились все отчаянней, а тенимальчишек метались за окнами. Еще не натянув до конца свои костюмы, размазываяпо щекам жирную краску: вон там горбун, а вон – великан-недомерок. Все ещепродолжался штурм и грабеж чердаков, замки сбивали, а древние бабушкины сундукипотрошили в поисках маскарадных нарядов.

Том Скелтон облачился в свой костяной доспех.

Он улыбался во весь рот, прилаживая позвоночник, груднуюклетку, коленные чашечки – белые, нашитые на черный бархат.

«Вот повезло-то! – подумал он. – Удачное имя тебе досталось!Том Скелтон! Прямо к празднику! Тебя ведь все дразнят Скелетом! Значит, чтотебе лучше всего надеть?»

Костюм Скелета!

Бам! Восемь входных дверей с грохотом захлопнулись.

Восемь мальчишек разом великолепными прыжками преодолелицветочные бордюры, перила, живые изгороди, кусты – и приземлились каждый насвоем накрахмаленном морозцем газоне. На всем скаку, на бегу, онизаворачивались в простыню или поправляли наспех нацепленную маску, натягивалидиковинные, как шляпки невиданных грибов, шляпы или парики, орали во все горловместе с ветром, толкавшим в спину, так что они неслись еще быстрее, во всюпрыть, какой славный ветер, ах ты! – выругав страшным мальчишечьим проклятиеммаску за то, что она съехала, или зацепилась за ухо, или закрыла нос, сразузаполнившись запахом марли и клея, горячим, как собачье дыхание. А может,просто дать волю бьющему через край восторгу – просто быть живым, бежатькуда-то в этот вечер, набирая полную грудь воздуха и во все горло вопя, вопя…вопяяя а!

Все восемь мальчишек столкнулись на одном перекрестке.

– А вот и я: Ведьма!

– Обезьяночеловек!

– Скелет! – сказал Том, едва не выпрыгивая от радости изсвоих костей.

– Горгулья!

– Нищий!

– Сам мистер Смерть!

Блям! Они столкнулись и отлетели как мячики, никак не моглисразу распутаться, разобраться в веселой неразберихе рук и ног, под уличнымфонарем. Фонарь на перекрестке раскачивался под ветром, гудя, как соборныйколокол. Плиты уличного тротуара превратились в доски пьяного корабля,уходящего из-под ног, то поглощаемые тьмой, то выныривающие на свет. Каждаямаска скрывала мальчишку.

– Ты кто? – ткнул пальцем Том Скелтон.

– Не скажу! Тайна! – крикнула Ведьма петушиным голосом.