Это Пифкин, обняв тебя за плечи, нашептывал тебе в ухо провеликие дела, ждущие вас в этот день, был твоей опорой и защитой от всего мира.

Пифкин…

Сам Бог старался встать пораньше, только бы увидеть, какПифкин выскакивает из своего дома, будто апостол на башенных часах. А уж погодавсегда стояла отличная везде, где был Пифкин.

Пифкин.

Они толпились перед его домом.

Вот-вот дверь одним махом распахнется.

Пифкин вылетит пулей в россыпи искр и клубах дыма.

И тогда праздник начнется взаправду!

«Выходи, Джо, эй, Пифкин, – шептали они. – Давай выходи!»

Дверь дома отворилась.

Пифкин вышел на крыльцо.

Не вылетел. Не выскочил. Не вырвался, как из пушки.

Вышел.

И пошел по дорожке навстречу друзьям.

Шагом. И без всякой маски! Без маски!

Он шел медленно, будто старик какой-то.

– Пифкин! – заорали они хором, стараясь спугнуть свой испуг.

– Привет, ребята, – сказал Пифкин.

Он был совсем бледный. Пытался улыбнуться, но глаза у негобыли какие-то странные. Одну руку он прижимал к правому боку, как будто у неготам нарывает.

Они все уставились на его руку. Тогда он отнял руку отправого бока.

– Ну что, – сказал он каким-то тусклым голосом. – Готовы впоход?

– Мы-то готовы, а вот ты как? – сказал Том. – Заболел?

– Под праздник? – сказал Пифкин. – Шутишь?

– А где твой костюм?

– Вы идите, я вас догоню.

– Нет, Пифкин, мы лучше подождем, пока ты…

– Ступайте, – еле вымолвил Пифкин, бледный как смерть. Рукуон снова прижал к боку.

– У тебя что, живот болит? – спросил Том. – А твои знают?

– Нет-нет, не могу я им сказать! Они… – Слезы брызнули изглаз Пифкина. – Да это пустяки, я же говорю! Идите прямиком к оврагу. К томуДому, ладно? К Дому с привидениями, поняли? Я там буду.

– Клянешься?

– Клянусь. Погодите, увидите, какой у меня костюм!

Мальчишки стали отходить. Уходя, каждый или трогал его залокоть, или легонько стукал в грудь, или нежно касался сжатым кулаком егоподбородка, будто бы в драке понарошку.

– Ладно, Пифкин. Раз уж ты обещаешь…

– Обещаю, точно. – Он перестал держаться за бок. Лицо егозалилось румянцем, как будто боль отпустила. – А ну, на старт! Внимание! Марш!

Когда Джо Пифкин крикнул «Марш!», они сорвались с места.

Они побежали.

Полквартала они пробежали задом наперед, не сводя глаз сПифкина, который стоял и махал им рукой.

– Догоняй, Пифкин!

– Догоню-ю! – крикнул он им вслед из дальнего далека.

И ночь поглотила его.

Они бежали вперед. А когда снова оглянулись, Пифкина былосовсем не видать.

Они хлопали дверьми, кричали «Сласти или страсти-мордасти!»,и их мешочки из коричневой бумаги уже начали наполняться несусветнымивкусностями. Они бежали вприпрыжку, а зубы у них увязали в розовой жевательнойрезинке. Губы у них ярко горели, красные как кровь.

Да вот только все, кто открывал им дверь, были как две капливоды похожи на их собственных родителей – как леденцы, сыпавшиеся с конвейерана конфетной фабрике. Словно ты и вовсе из дому не выходил. Каждое окно, каждаядверь заливали их добротой, как сиропом. А им хотелось услышать рев драконов вподземелье и скрежет подъемных мостов в замках.

Таким образом они, оглядываясь – не идет ли Пифкин? – дошлидо самых окраин города, где цивилизация уступала место темноте.

Овраг.

Овраг, в глубине которого таились неисчислимые ночныешорохи, змеились ручьи и речонки чернее чернил, копились сокровища каждойосени, что прокатилась вся в золоте и багрянце – за целую тысячу лет… Этаглубокая трещина в земле порождала мухоморы и поганки, и холодных, как галька,лягушек, и мокриц, и пауков. Там, в черной яме, начинался длинный подземныйход, где сочились отравленные воды, а эхо бесконечно перекликалось, звало: «Кнам – к нам – к наммм», – а уж если ты замешкался, то навеки останешься здесь,навсегда, в шорохе, перестуке, перебежках, перешептываньях, и не вырвешьсяникогда, ни-ко-гда…

Мальчишки столпились на краю бездны, заглядывая вниз.

Как вдруг Том Скелтон, продрогший до костей в своемскелетном костюме, со свистом втянул воздух сквозь зубы – так свистит сквозняк,ночью, за ширмой в спальне. Он вытянул руку, показывая:

– Эй, вот куда Пифкин велел нам бежать!

И он исчез.

Все смотрели вслед. Они видели, как маленькая фигуркапобежала по тропке и нырнула в сто мильонов тонн ночной тьмы, сгустившейся вэтой бездонной пропасти, в этом сыром погребе, в чудесной, жуткой глубинеоврага.

Они бросились следом, крича во все горло.

Обрыв, где они только что стояли, обезлюдел.

А город остался позади, наслаждаться собственной сладенькойжизнью.

Они мчались вниз на дно оврага быстрой стайкой, с хохотом,толкотней, словно сплошь состояли из локтей и коленок, фыркая и задыхаясь отсмеха, и затормозили, налетев друг на друга, когда Том Скелтон встал каквкопанный и показал куда-то вверх, за крутой тропкой.

– Вон там, – прошептал он. – Там стоит единственный дом,который надо навестить в Канун Всех святых! Вон!

– Ага! – сказали все.

Потому что он сказал правду. Дом был необыкновенный,старинный, высокий и темный. В нем было, наверно, не меньше тысячи окон, и вкаждом мерцали холодные звезды. Казалось, что дом высечен из черного мрамора, ане сложен из бревен, а уж внутри… кто угадает, сколько там комнат и залов,коридоров, чердаков? Чердаки высокие и пониже, на разных уровнях, и с разнымипотолками – в некоторых накопилось больше пыли, паутины и иссохшей листвы – аможет, и золота, насыпанного в тайник, так высоко взмостившийся в небо, что вцелом городе не найдешь приставной лестницы, чтобы дотуда достала.