Они отступали за угол дома, с удивлением прислушиваясь кзвукам, которые издавал этот дом. Он наполнился несвязным шепотом, писком,скрипом, стонами и ропотом, а ночной ветер старательно доносил до слухамальчишек каждый шорох. Стоило им ступить шаг, как древний дом клонился надними, еле слышно постанывая.

Они обогнули дальний угол дома и остановились.

Потому что увидели Дерево.

Ничего подобного они не видывали за всю свою жизнь.

Оно высилось посередине широкого двора перед страшным ичудесным домом. Это Дерево достигало в вышину футов сто, не меньше, онораскинуло выше гребня крыши свою круглую, широкую, многоветвистую крону, сплошьодетую в богатейший наряд из багряных, бурых, желтых осенних листьев.

– Ой, – еле слышно сказал Том. – Смотрите! Там, наверху!..

Потому что Дерево было увешано множеством тыкв, любогоразмера и формы, всех цветов и оттенков, от тускло-золотистого доярко-оранжевого.

– Тыквенное дерево, – сказал кто-то.

– Да нет, – сказал Том.

Ветер пролетел среди высоких ветвей и легонько качнул яркиеукрашения.

– Праздничное дерево, – сказал Том. – Дерево Всех святых.

Он нашел верное слово.

Тыквы на Дереве были не простые. На каждой было вырезанолицо. И ни одно лицо не было похоже на другое. Один глаз был диковиннеедругого. Один нос – странноватее другого. И каждый рот кривился собственной,особенной жутковатой улыбкой.

Пожалуй, на этом Дереве было развешано тысяча тыкв, на самойвысоте, на каждой веточке. Тысяча улыбок. Тысяча гримас. И дважды по тысячесвежевырезанных глаз глазели, моргали, косились оттуда.

Мальчишки глазели тоже, и у них на глазах произошло чудо.

Тыквенные рожицы стали оживать.

Начиная с нижних ветвей Дерева и самых близко висящих тыкв,в их сырой кожуре стали одна за другой вспыхивать свечки. Вон там – и там – итут – и еще – все дальше, все выше, обегая всю крону: три тыквы тут – семь тыквповыше – дюжина, кучкой – на той стороне, сотня – пять сотен – тысяча тыквзатеплили свои свечки, иными словами – осветили свои рожицы, огонь засверкал вих квадратных, круглых или диковато раскосых глазах. Огонь заструился из ихзубастых ртов. Из вырезанных в спелой мякоти ушей полетели снопы искр.

И откуда-то донеслись два голоса – а может, три или четыре,они шептали, напевали что-то вроде детской песенки или колыбельной, убаюкиваянебо, и время, и землю, усыпляя все вокруг. Жерла водосточных труб выдыхалитончайшую паутинную пыль:

Вот такой высоты, вот такой широты…

Голосок вылетал дымом из высокой трубы:

Вот такой широты, вот такой красоты…

На Канун Всех святых…

Откуда-то из открытых окон летели паутинки:

До небес и до звезд поднялось во весь рост…

Нет, не видывал ты Древочудищ таких,

Как в Канун Всех святых!

Свечи мерцали, огоньки трепетали и ярко вспыхивали. Ветертихим дуновением, влетая в тыквенные рты и вылетая обратно, выпевал протяжнуюпесню:

Прошел и умер старый год, но озаряет небосвод

Костром из листьев золотых

Оно во славу Всех святых!

Неси осенний урожай, созвездья свечек зажигай!

Том вдруг почувствовал, как губы у него засуетились, словномышки, нетерпеливо норовя подхватить песенку:

Свечи сверкают, а звезды горят,

Опавшие листья летят и шуршат,

Улыбаются тысячи тыкв с высоты,

На Канун Всех святых!

Вот Ведьма смеется,

Ухмыляется Кот,

Там оскалился Зверь,

Хохоча во весь рот,

И с улыбкою Жнец свою плату берет…

Здравствуй, День Всех святых – Новый год,

Новый год!

Тому казалось, что изо рта у него змеится дымок:

– День Всех святых…

И все мальчишки шепотом вторили:

– Всех святых…

Потом наступила тишина.

И в этой тишине засветились последние свечки на Праздничномдереве – по три, по четыре зараз, образуя гигантское звездное скопление,вплетенное в космы черных веток и сучьев, проглядывающее украдкой сквозь ветвии чеканные сухие листья.

Теперь все Дерево стало единой необъятной многомернойУлыбкой.

Горели все тыквы, все до одной. Вокруг Деревараспространилось теплое дыхание позднего лета.

Ребят обволакивал дымок с привкусом копоти и свежий запахтыквенной плоти.

– Ух ты, – сказал Том Скелтон.

– Видали местечко, а? – спросил Генри-Хэнк, Ведьма. – Малоэтого дома и типа с разговорами про «страсти-мордасти», тут еще и… Я такогодерева в жизни не видел. Вроде новогодней елки, только куда больше, а тыкв исвечек – видимо-невидимо! Что бы это значило? Что за празднество?

«Празднество!» – донесся откуда-то мощный шепот – то ли излуженных сажей глоток дымовых труб, то ли все окна в доме разом разинулись уних за спиной – вверх-вниз, вверх-вниз, выдыхая вместе с темнотой слово«Празднество!»

– Да-сс… – прошелестел великанский шепот, от которогозаметались огоньки в тыквах, – празднесство…

Мальчишки так и взвились в воздух, оборачиваясь лицом кдому.

Но дом хранил безмолвие. Окна были закрыты наглухо и докраев налиты лунным светом.

– Кто отстанет – теткой станет! – вдруг завопил Том. Ихждали золотые копны осенней листвы, как тлеющие уголья, как странный клад,несметные богатства.

И мальчишки бросились со всех ног к этой громадной, чудеснойкуче листвы – сокровищнице осени.

Но в тот момент когда они уже готовы были нырнуть с головойв шуршащие, роящиеся листья, толкаясь, вопя, крича, сбивая друг друга с ног,вдруг прозвучал какой-то исполинский вдох, словно кто-то огромный заглотнулмассу воздуха. Мальчишки взвизгнули, рванулись назад, как будто под ударомневидимого бича.

Потому что над кучей листвы поднималась белая костяная рука,сама по себе.

А за ней, улыбаясь во все зубы, вынырнул до того невидимыйбелый череп.