с сослуживцем, я неожиданно для себя сбросил дремоту и начал делать выводы из увиденного по визору. Результаты мне не слишком понравились.

Основное, что напрягло — правительства обеих враждующих сторон делали огромный упор на некую помощь Федерации в борьбе с врагами.

В выпусках новостей, будто под копирку, вещали о достигнутых договорённостях, результативных переговорах и скорых поставках необходимой гуманитарной помощи. При упоминании последнего пункта «говорящие головы» демонстрировали знающие выражения на своих лицах, как бы намекая: «Мы все понимаем, что речь идёт о чудо-оружии, однако вслух этого произносить нельзя».

Каждая из сторон подавала информацию под определённым углом, фактически провозглашая о том, что Федерация именно с ними, а не с теми нехорошими людьми за границей, которым скоро крышка.

Про наступления или результативные боевые операции не упоминалось ни слова. Репортажи ограничивались полевыми лагерями, окопами с бравыми небритыми мужиками да съёмками залпов из установок реактивного огня.

И везде победы, победы, победы… Обсасывание названий никому неизвестных посёлков и высот, интервью с важными штабистами, грозные обвинения противника в геноциде и преступлениях против человечества.

Если отбросить всю эту шелуху, то обстановка складывалась примерно так: ни войны, ни мира. Стреляли друг в дружку понемногу, минировали подходы, военные получали положенные надбавки и иногда гибли по разным причинам.

Тянулась эта канитель более четырёх лет. Народ привык, тема подзатихла и уже не так будоражила умы.

Но вот в свете грядущих выборов президент Нанды, на территории которой находился маяк, не придумал ничего лучше, чем объявить официальную войну Розении, переводя вялотекущий конфликт в статус полноценных боевых действий.

Даже мы, далёкие от местных реалий, догадались — военное положение ввести дядька хочет, отодвинуть выборы и в конце объявить, что война всё спишет. Видать, плохи его дела на третий срок остаться, раз на подобный шаг решился. Да и повод вроде как имелся серьёзный — страна находилась на грани дефолта.

Лидер местной оппозиции, нагловатый тип с кучерявой причёской, костерил власти настолько самозабвенно со всех трибун, что, казалось, ещё мгновение — и он выпадет из экрана прямо нам под ноги. Затрясётся в неконтролируемом гневе, затопает ногами, взвоет правильный лозунг и бросится на правительство в рукопашную.

Во имя торжества демократии.

Из его пламенных спичей, просматриваемых на перемотке, мы и узнавали о местных проблемах с унылыми перспективами.

Президент же демонстрировал все качества лидера нации. Говорил устало, твёрдо, умно. Подбадривал, выражал надежду, верил в войска и народ. Смотрел будто в душу зрителям, проникновенно, по-отечески. Оппозицию величал не иначе, как «пятой колонной» и «агентами влияния», впрочем, без конкретики.

… После ряда громких заявлений правительства запустились определённые государственные механизмы. Началась первая волна мобилизации, ввели новый налог на армию, экономика переходила на военные рельсы, по всем каналам звучали марши.

В Розении только обрадовались. Похоже, там тоже ситуация обстояла не лучшим образом. Толком разобраться не успели, но всё смахивало на аналогичный кризис.

Поняли, каким боком чужие разборки коснулись и нас. По действующему, как сказал Брок, протоколу в случае наступления войны или иной вооружённой угрозы представительство Федерации эвакуируется до лучших времён. Вся торговая и политическая деятельность прекращается. Официальные дипотношения переводятся в режим удалённого доступа.

Почти всё красиво, всё обоснованно, кроме одного, прочно засевшего в мой мозг и не находящего здравых пояснений: откуда взялась информация о трёхсоткилометровой бесполётной зоне?

Не поленился, нашёл карту, сверился. До космопорта — за тысячу с хвостиком километров, до линии соприкосновения — примерно пятьсот. Упоминаний о прорывах или ожесточённых боях, под которые маскируют полный пиндык и кровавую кашу под чужими сапогами — никаких. Сержант прав оказался.

Получается, если официальные источники тактично умалчивают о реальном состоянии дел на передовой и линия фронта несётся прямо на нас — возможно всякое. Атакующие вполне могут и не знать про нейтральный статус маяка. Или сделать вид, что не знают.

Под ложечкой засосало…

Если нас завтра, точнее, уже сегодня, не заберут — дело дрянь.

Ежи оказался категоричнее в своих суждениях. Устало потирая глаза, он сказал:

— Я ошибался. Полагал взвод слишком важной единицей, — как всегда, начал наш умник не с того. — Оборудование вывезено. То, что осталось — металлолом. Мы — вторичны. Нужно требовать от сержанта связи с руководством. Забудут про нас в суматохе, а потом станет проще списать взвод, чем вытащить.

Весь налёт уверенности в силах космофлота и единстве Федерации с него как рукой сняло. Поумнел?

— С чего взял?

— Э..э… — знайка неуверенно замялся, впервые на моей памяти медля с ответом. — Войной и огнём не шутят. Так моя бабушка говорила.

Оспаривать поговорку я и не подумал. Тоже её слышал.

— Только сейчас дошло?

— Почти. Минут сорок назад.

— Ну ты и тупень! — сдержать себя не получилось. Слишком серьёзно Брок указывал временной промежуток от собственного озарения до признания очевидных фактов. Точно новый закон в физике открывал.

Помалкивающий Дон вскочил с места и помчался наружу, с несвойственной ему торопливостью бросив:

— Сейчас Бо найду. Доложим.

Но добежать он не успел.

Над нами грохнуло. Сильно, оглушающе. Стол подпрыгнул, поставленный на паузу визор вспыхнул экраном, но не погас.

— Ё…

Столовая показалась могилой. Со всех сторон стены, пол и потолок — низ и верх гроба. Просторного, чистого.

С лестницы, в незапертую Доном дверь, ворвались облако пыли и истошный вопль добровольного гонца. Что он кричал — не разобрать.

Прикрыв голову руками, я взглядом искал выход. Наружу, вниз, вбок, куда угодно, только бы подальше отсюда. А вокруг лишь стены, пыль, да запертая дверь продуктового склада.

Громыхнуло прямо над головой.

Ещё сильнее и ужасней, заставляя помещение подпрыгнуть и заваливая меня на пол. По затылку звезданула винтовка, съехавшая по краю столешницы. Ей тоже захотелось полежать рядом с владельцем.

Плохо понимая, зачем я это делаю, уцепился за оружие как утопающий за соломинку. Сорвал с пояса магазин, вбил его в приёмник, дослал патрон в патронник, заорал.

Новый взрыв…

Казалось, целили в меня. Не в кого-то абстрактного, а чётко в меня.

И попали. Темя накрыла внезапная тяжесть, сдавила лоб, в глазах заплясали искорки. В животе свернулся тугой клубок…

— Каска! — надрывно прогудело рядом с ухом.

У меня хватило сил повернуться к источнику шума. Ежи. Не сплоховал, засранец… Это он нахлобучил мне на голову каску, и про себя не забыл — прикрыл бестолковку, а я уж подумал…

Одиночные взрывы сменились непрерывной, понемногу удаляющейся канонадой. В воздухе висела пыль, завораживающе кружась серыми песчинками в непогасшем свете ламп. Хрустела на зубах, забивалась в нос, мешая дышать.

Визор опять моргнул, самопроизвольно включился, перепрыгнул