— Или взять другое: двести пятьдесят лет должно было пройти,прежде чем кому-то пришла в голову мысль о том, что необходимо покончить с языческимипразднествами, которые устраивались в день зимнего солнцестояния, когда солнцемаксимально удалено от земли. Апостолы и их преемники-последователи былислишком заняты распространением учения Христова — им и дела не было додревнеперсидского празднества в честь рождения солнца, празднества,устраиваемого 25 декабря. Но вот какой-то епископ счел, что оно представляетсобой угрозу истинной вере — и готово! Теперь у нас служатся мессы, дарятсяподарки, читаются проповеди и поются гимны, пластмассовых пупсов кладут вдеревянные ясли, и все пребывают в совершенной и непреложной уверенности, что вэтот день родился Христос.

— А вспомни елку! Знаешь, откуда она к нам пришла?

— Понятия не имею.

— Святой Бонифаций решил «христианизировать» ритуал в честьбога Одина: раз в год германские племена раскладывали вокруг дуба подарки,которые потом доставались детям. Язычники считали, что этот обряд тешит ихсуровое божество.

— Вернемся к Фрицу с Гансом: ты считаешь, что цивилизация,отношения между людьми, наши желания, наши завоевания — суть всего лишь скверноперетолкованная история?

— Но ведь ты, когда писал о Пути Сантьяго, пришел к этому жесамому выводу? Разве не так? Ведь прежде ты был уверен, что значение магическихсимволов внятно лишь кучке избранных, а теперь знаешь, что смысл этот открыткаждому из нас, просто мы его позабыли.

— Знаю, но это ничего не меняет: люди прилагают огромныеусилия, чтобы не вспоминать его, чтобы не использовать огромный магическийпотенциал, которым наделены. Потому что это нарушило бы равновесие ихобустроенных вселенных.

— И все же — неужто все обладают этой способностью?

— Все без исключения. Просто им не хватает отваги идти вследза своей мечтой, внимать приметам и знакам. Не оттого ли и твоя печаль?

— Не знаю. Но я не утверждаю, будто постоянно чувствую себянесчастной. Я развлекаюсь, я люблю тебя, я обожаю свою работу. Но иногда мне ивпрямь делается невыносимо грустно, и порой эта грусть сопровождается чувствомвины или страха. Потом это проходит, но обязательно накатит вновь, а потомопять пройдет. Я вроде нашего с тобой Ганса — тоже задаю себе вопрос, апоскольку ответить не могу, то просто забываю о нем. Я ведь могла бы помогатьголодающим детям, создать фонд спасения дельфинов или попытаться наставлятьлюдей на путь истинный во имя Христа — словом, делать что-нибудь такое,благодаря чему я чувствовала бы себя нужной и полезной. Но — не хочу.

— А как пришла тебе в голову мысль отправиться на войну?

— Просто я поняла, что на войне, когда в любой момент тыможешь погибнуть, человек ведет себя иначе.

— Я вижу, ты хочешь ответить на вопрос Ганса?

— Хочу.

***

И вот сегодня, сидя в прекрасном номере отеля «Бристоль» свидом на Эйфелеву башню, которая целых пять минут сверкает и переливается всякийраз, как часовая стрелка совершает полный круг, — бутылка вина так и неоткупорена, а сигареты кончились, — вспоминая, как люди приветствуют меня,словно ничего особенного не случилось, я спрашиваю себя: а не в тот ли день,при выходе из кинотеатра, все и произошло? Как мне следовало поступить тогда —отпустить Эстер на поиски смысла жизни или же проявить твердость и сказать:«Выбрось это из головы! Ты — моя жена, мне необходимо твое присутствие и твояподдержка!»

Что за вздор. Я знал тогда, знаю и сейчас, что мне неоставалось ничего иного, как позволить ей делать что вздумается. Скажи я тогда:«Выбирай — или я, или работа военного корреспондента», то предал бы все, чтоЭстер сделала для меня. Да, меня немного смущал мотив — «поиски смысла жизни», —но я пришел к выводу: ей не хватает свободы, она нуждается в том, чтобывырваться из привычного круга, испытать сильные, яркие чувства. Разве не так?

И я согласился, но, разумеется, предварительно разъяснив ей,что она берет крупный кредит в Банке Услуг (какая нелепость, если вдуматься!).И на протяжении двух лет Эстер вблизи наблюдала вооруженные конфликты — так этотеперь называется — и меняла континенты, как перчатки. Всякий раз, когда онавозвращалась, я думал: ну, все, теперь уж она бросит это занятие, сколько можнообходиться без нормальной еды, ежеутренней ванны, без театра и кино?! Яспрашивал, отыскала ли она ответ на вопрос Ганса, и неизменно слышал: «Поканет, но я на верном пути» — и вынужден был примиряться. Порою она уезжала нанесколько месяцев, но вопреки расхожим представлениям, разлука усиливала нашулюбовь, показывая, как мы важны и нужны друг для друга. Наш супружеский союз,который, как мне раньше казалось, обрел после нашего переезда в Париж почтиидеальные черты, делался все более гармоничным.

Как я теперь понимаю, Эстер познакомилась с Михаилом, когдасобиралась в одну из стран Центральной Азии и искала переводчика. Поначалу онаотзывалась о нем едва ли не восторженно, говоря, что он наделен даромчувствовать, что видит мир таким, каков он на самом деле, а не таким, каков ондолжен быть в навязываемых нам представлениях. Михаил был на пять лет моложеЭстер, но обладал опытом, который она определила как «магический». Я выслушивалвсе это терпеливо, как подобает хорошо воспитанному человеку, притворяясь, чтонеизвестный молодой человек и его идеи мне интересны, но на самом деле мыслимои были далеко — я перебирал в памяти неотложные дела, формулировал идеи,которые должны были появиться в тексте очередной книги, придумывал ответы навопросы журналистов и издателей, прикидывал, как бы мне обольститьзаинтересовавшуюся мною женщину, строил планы рекламных кампаний.

Не знаю, замечала ли она это. А вот я не заметил, с какоговремени Михаил все реже упоминался в наших с Эстер разговорах, а потом и вовсеисчез. А она мало-помалу стала вести себя очень независимо — даже когда была вПариже, несколько раз в неделю уходила по вечерам под неизменным предлогом, чтоготовит репортаж о нищих.

Я пришел к выводу, что у нее начался роман. Неделюпромучился, решая для себя — надо ли поделиться с нею своими сомнениями илилучше сделать вид, что ничего не происходит? Остановился на втором варианте,исходя из принципа: «Чего не видел, того не знаешь». Я был непреложно убежден,что ей и в голову не придет оставить меня — она приложила столько усилий, чтобыя стал тем, кем стал, так неужели же теперь отказаться от всего ради мимолетнойстрасти?! Абсурд какой-то.