Без толку.

Ишь ты, Фира… Ведьма злосчастная.

– Я только поговорю с ней, – успокоил Третьяка.

– Если найдешь.

– Если найду…

* * *

Борька плелся за Фирой от палат до конюшен, смотрел, как она уже оседланную Сивушку выводит, и даже тут не остановился, к птичнику тоже пошел. И все говорил, говорил, говорил, как купец на ярмарке.

– А Руслан все про тебя да про тебя: мол, ведьма это, кто ещё такое может?! Винит…

– Знаю.

Фира была там, под сводами палаты роскошной, среди трофеев древних и черепов чудовищ, пусть и не замеченная южным князем. Была, слышала каждое горькое слово и с сутью их соглашалась. Кто еще виноват, как не она? Недоглядела, не уберегла…

– И пером этим клятым потрясает, дескать, терлась ты у птичника, а значит…

– И это знаю.

Перо она сразу в его руке разглядела. Застывшее, опаленное огнем и чарами, навье…

Людмила, Людмила, что же ты наделала? Где ж его раздобыла, взаперти сидя?

– Но великий князь не поверил, и тятька мой сказал, что чушь это псовья, чтоб ты да Милочке навредила.

– Угу.

Сейчас не поверили, потом поверят. Если не вернется Людмила, если боль потери невыносима станет, с ума сведет… Там уж и богов обвинишь, и друзей, и чужачку, под крылом пригретую.

– И чего этим дурехам не сиделось спокойно? Зачем повели Руслана в терем? Явно ж против тебя что замыслили. Может, сами перо и подложили.

Ах, если бы… Будь хоть какая-то надежда, что не ведьмачила княжна, что не распахнула дверь для темной силы и что другое с ней стряслось, Фира б этих дурех уже расцеловала.

– Правильно, что повели, – сказала она Борьке. – Теперь хоть ясно, что случилось.

Сказала и язык прикусила. Вот ведь… заболтал.

Он тут же уши навострил, вскинулся:

– И что случилось?

«Беда».

Фира задумалась и огляделась, не торопясь с ответом.

Светлело небо, к новому дню готовясь, и двор пусть тих был, но не безлюден. Сновали туда-сюда дружинники с лицами хмурыми, ожесточенными; бегали с поручениями мальчишки – кто до ворот, а кто и в сам посад; челядь расчищала угли после костров, мела тропы. И все это в молчании, так что ясно было: ни от кого не ускользнула весть о пропаже княжны.

Скорбью Яргород накрыло, как вскоре накроет и дождем, судя по бегущим с севера тучам. А если где за стенами еще стучали скоморошьи бубны, то с требной песней к богам, не потехи ради.

На Фиру с Борькой, что двигались медленно, но уверенно, и Сивушку под уздцы вели, поглядывали украдкой, опасливо, и не приближался никто, не лез с вопросами. Даже Драган, проходивший мимо, едва не отшатнулся, кивнул и шаг ускорил.

«Не верит никто словам Руслана, как же, – подумала Фира. – Того и гляди камнями швырять начнут…»

– Любопытный ты больно, – промолвила она вслух. – Чего ж тогда на совете не остался? Там всяко интереснее, чем со мной.

– Скажешь тоже! Они там до заката ругаться будут, прежде чем решат в путь трогаться. А ты уже готова.

Фира остановилась, как в землю вросла, и Сивушка, коротко заржав и махнув гривою, тоже застыла.

– Я до Нижгорода только…

– Ага, верю. – Борька глаза закатил и горловину мешка седельного ослабил. – А тут у нас что? Знакомые портки, да и рубаха тоже…

Конечно, знакомые, его собственные, с тех времен, когда еще не вымахал до размеров лесоруба, а потому Фире все было в самый раз, вот она и сохранила. Борька не вытаскивал тряпки целиком, лишь уголки теребил и поглядывал на нее насмешливо.

Загорелись щеки, и Фира нахмурилась, скрывая смущение.

– Я в Нижгород, – повторила упрямо, – по поручению великого князя.

– Ага, ага… А шапку ты в Нижгород прихватила?

– Шапку?

Рука сама собой к затылку потянулась, но Фира ее отдернула.

– Эх, бестолочь… – Борька вздохнул и стянул с головы мурмолку, выпустив на свободу кудри. – Держи. Косу твою под такую не спрячешь, но… может, не сразу поймут, что девка скачет.

– Не спрячешь… – эхом повторила Фира и шапку к груди прижала, с трудом сдерживая слезы. – Спасибо.

– Да чего там… Ты только… – Борька носом шмыгнул и заблестевшие глаза отвел, отступил от лошади. – Только вернись, хорошо? Вернешься, и я… я… женюсь на тебе! Вот!

Смеяться хотелось, но не моглось, и Фира лишь крякнула и тоже вдаль уставилась. На солнце восходящее, пока еще бледное, но готовое озарить весь мир.

Мир без Людмилы.

– Не надо жертв и громких слов. И так вернусь, я же всего-то в Нижгород и обратно.

– Ну да, всего-то, туда и обратно… – Борька носком сапога в землю ткнулся, поковырял, под ноги глядя, и вновь на Фиру уставился исподлобья. – Не одумаешься?

– Ступай к отцу, – покачала она головой. – Расскажешь потом, о чем спорили да какие глупости сочиняли.

Казалось, возражать начнет, заартачится, но Борька кивнул, потрепал Сивушку по морде и к Фире потянулся, не то обнять, не то по плечу хлопнуть, но в последний миг передумал.

Молча ушел, не прощаясь, будто она и впрямь всего лишь в град под холмом собиралась.

Фира вслед ему посмотрела, затем убедилась, что нет никого окрест, и завела лошадь в просвет меж сараем и птичником, где совсем недавно с Русланом гавкалась… Вон даже лестницу убрать не удосужились. Не успели…

А еще, как и обещала Чаяна, нынче двери никто не стерег.

– Пусть оставшихся девиц охороняют, – мягко улыбнулась княгиня, когда Фира просьбу свою озвучила. – Или вдоль реки стоят и врага в кустах выискивают, толк одинаковый будет. Найду я куда их отослать, а ты… делай, что задумала.

Понимали они обе, что нельзя вещей птице в плену оставаться. Блажь великого князя и так дорого им обошлась, а если кто к словам Руслана прислушается? Если в силу вороновых чар поверит, не разобравшись в сути, да решит избавиться от зла?

Ворона неволить – завсегда дурная затея, а ворона сгубить… представить страшно, что тогда обрушится на Рось.

В птичник Фира проскользнула быстро, бесшумно. Прошуршала по устеленной соломой земле мимо клеток с дремлющими вятителями, жеравами и лугвицами, мимо белых выпелиц и заморских папагалей на жердочках, к самому большому узилищу.

Ворон не спал, словно ждал гостей, и на Фиру посмотрел внимательно, по-человечески, всего-то двумя глазами. Остальные попрятались будто, и со сложенными за спиной крыльями вещий зверь походил на самого обычного, только очень… очень крупного.

– Прости нас, – прошептала Фира, замок висячий отстегивая, и дверцу клети распахнула. – Нет зла в людях здешних, только слабости. Прости нас… и улетай.

Она отступила, но ворон не попытался выбраться, не шелохнулся даже, все смотрел на нее и смотрел.

– Я ведьма, я могла и раньше тебе помочь, но струсила, – продолжила Фира. – Так что накажи, если хочешь, других же не трогай.

Птичья голова набок склонилась, приоткрылся мощный клюв в усмешке будто, а потом ворон изогнул шею, крыло приподнял и сам у себя перо выдернул.

Фира охнула, еще дальше отскочила.

– Зачем?! Что ты… не нужно…

Конечно же, не ответил он, лишь глядел все так же, да подрагивало в клюве угольное перо, прямо просилось в руки.

И Фира сдалась.

– Спасибо, – произнесла, забирая подарок, легкий… и в ладони ее будто в разы уменьшившийся. – И прощай.

Ворон не двинулся с места, и Фира сама поспешила уйти. Не силой же его вытаскивать! Клеть не заперта, створки она тоже приоткрытыми оставит, не пропадет вещий. А может, плевать ему на эти прутья и двери, может, если обернуться сейчас, то и нет там уже никакого ворона, растворился в воздухе, дымом черным в щели утек, выскользнул…

Фира головой тряхнула и оборачиваться не стала. А когда к Сивушке вернулась и спрятала перо в мешок седельный, услыхала в вышине хлопанье крыльев…

– Так и знал, что сбежать захочешь.

Фира вздрогнула, глаза вскинула. В просвете меж боками сарая и птичника, там, где даве Драган стоял и спасал ее от гнева южного князя, теперь застыл Фарлаф. Все в той же черной котте до колен с крючками серебряными и серебряным же крестом на груди. Куда больше и богаче того, который он сунул Фире в ладонь и который она оставила на самом дне своей сумы походной.

– Я не сбегаю.

– Да? А я вижу коня, мешок с вещами и испуганную девку, которую вот-вот сожгут за колдовство.

– Никто меня не сожжет, – возмутилась Фира, но брат ее словно не слышал.

– Неужто настолько запал тебе рыбак