Стараюсь выглядеть прожжённой, многоопытной мадам, щёлкающей таких как Сата́нов на обед каждый день.

Тем временем Андрей Александрович протягивает ладонь для рукопожатия. Тут же подаю свою. У него сухая, горячая, приятная.

— Что я должна знать о сегодняшнем вечере? — спешу исправить оплошность, мне совсем не нравится настрой Андрея Александровича, уж больно он доволен, как кот наевшийся соседской сметаны, только что не мурчит.

Мужчина делает шаг назад и упирается поясницей в край столешницы, переплетая руки на груди.

— То есть мы сначала с тобой ударили по рукам и договорились о сотрудничестве, а теперь ты спрашиваешь условия? — насмешливо спрашивает Сата́нов.

Вот точно не зря ему дали такое прозвище, зачаровал меня, змий-искуситель! Но с другой стороны, выбор-то у меня невелик — долг должен быть оплачен. Сощуриваю глаза: неужели подумал, что я соскочу?

— Я в любом случае сделаю всё, что от меня требуется… — слежу за тем как он мастерски выгибает бровь, — но немного информации же не повредит общему делу?

Сата́нов одобрительно кивает.

— Дело действительно общее, — и больше он не произносит ни единого слова о деле.

— И? — протягиваю я.

— И? — косит под дурочка что ли.

— Что-то ещё будет? Ну так, чтобы понять, что к чему, — непонимающе пытаюсь вытянуть немного больше информации, хотя знаю, что не прокатит.

— Тебе больше ничего не надо знать. Просто быть красивой и улыбаться, — даже намёк на улыбку появляется на его суровом лице.

И я невольно улыбаюсь. Он считает меня красивой?

— Придётся поработать, Иванова, раз для тебя так важно отдать мне долг, — сжимает губы, взглядом скользнув по моим, и вниз к груди и ногам. Ведь рассматривает в наглую. На столе только чайная ложка, была бы вилка, то точно в глаз получил, ложкой выковыривать подольше будет, сбежать сможет.

— А что можно было как-то по другому? — спрашиваю и пожимаю плечами.

— Можно было. Предложение в силе, — наглая ухмылка, мне она уже скоро сниться будет и не в эротических снах, а в бредовых кошмарах.

Озабоченный! Я закатываю глаза и фыркаю. А он вновь кладёт свои руки на ручки стула. Но его близкое дыхание: горячее, напор и неприкрытое сексуальное желание и я покрываюсь мурашками, в голове считая дни и рассуждая не овуляция ли у меня. Во-первых, боюсь его до чёртиков, во-вторых, мне такие бабники и развратники ну вообще не вкатывают, в-третьих, никаких гарантий, такой получит своё и смоется. Хотя надо отдать должное Сата́нову: он честен, не обещает неземной любви, но обещает обеспечить, если понравлюсь.

— И как давно у тебя не было секса, Иванова? — Андрей Александрович тоже замечает реакцию на его близкое присутствие.

Я судорожно сглатываю. Это так заметно? Наверное да, такому опытному горячему самцу так точно. Женщины сплошь сотканы из изящных линий и гормонов, трахающих мозг поинтенсивнее молодого любовника.

— Вас это точно не касается, — стараюсь, чтобы мой голос звучал как можно равнодушнее.

— Почему же? Я твой работодатель и от того какое у тебя будет настроение и самочувствие зависит качество моей работы, — слегка пожимает плечами как будто удивляясь, что я не знаю такой прописной истины.

— И как интересно наличие или отсутствие личной жизни может повлиять на профессиональные качества работника? — становится даже любопытно.

— Неа, Иванова, я конкретно о тебе сейчас говорю. Конкретика, Таня, конкретика, когда что-то говоришь, то излагай мысль предельно чётко и ясно. Уточняю, если не поняла, я имел в виду конкретно тебя, — Сата́нов не зря считается лучшим адвокатом.

— Хорошо, — тяну я, — интересно как отсутствие личной жизни может повлиять на мои профессиональные качества?

— Иванова, уже, — Сатано́в улыбается своей соблазнительной улыбочкой заправского казановы.

— Что уже? — я прям так и чувствую, как мелкая мимика лица вытягивается в вопросительный знак.

— Ты меня хочешь, — самодовольно произносит Сатано́в, при этом чуть ли не смахивая с плеча невидимые пылинка.

Я готова задохнуться от возмущения.

— Чего это вы так решили? Значит, по вашей логике любой работник, что выполняет свою работу качественно, с рвением хочет своего начальника?! Ну вы точно помещались на теме секса, совсем кукухой поехали, Андрей Александрович, — потом осекаюсь, поняв, что вновь загоняю себя в его ловушку, при чём добровольно.

— Речь о тебе, — терпеливо напоминает Сата́нов.

Прикусываю язык и решаю идти на него его же оружием, то есть отвечать вопросом на вопрос:

— И с чего вы сделали такой вывод?

— Так с чего бы начать? — притворно тянет он, чувствую, что спецом, интригу, значит, подогревает, — ты встала ночью, взяла бумаги и перешерстила всё, я посмотрел папку, неплохо структурировано. Не поленилась.

Слышать от него комплимент — это один из видов дикого кайфа, который я только что сейчас ощущаю. Невольно растягиваю рот в довольной улыбке и тут же прячу её, заметив, что Сата́нов явно сделал выводы в пользу своей теории о диком влечении меня к нему.

Хочу ответить, но тут же прикусываю язык, он вновь загоняет меня в логическую ловушку и вновь я буду оправдываться и утверждать, что действовала из профессиональных интересов.

— Клиент, принёсший вам дело, не так прост, — задумчиво произношу я.

— Что предлагаешь? — вот вроде он о деле, а мне кажется, что о потенциальном сексе между нами.

Кажется я поняла, что имел в виду Сатано́в, когда говорил обо мне, о рвении к делу. Неужели я и вправду хочу своего босса?! Нет же! Я просто люблю свою работу.

— Предлагаю проверить сначала вашего клиента.

Сата́нов резко склоняется к моему уху.

— Хорошая девочка, — шепчет он.

А я непроизвольно цепляюсь за подлокотники, а там его ладони, прямо в них, ногтями. Сата́нов шипит от боли, но руки не убирает.

— Ты ведь хорошая девочка? — спрашивает.

Ну и как мне на это ответить? Он сейчас вообще о чём?! О работе?! Точно?! Я что-то сомневаюсь.

У меня напрягается грудь, а соски остреют, явно выделяются на материале, обозначая вожделение.

— А есть разница? — вырывается у меня.

Его усмешка согревает мне ухо и вновь гонит мурашки по телу.

— Умница, Иванова, конечно, нет. И та и другая, стоит на коленях перед мужчиной и принимает в свой чудесный ротик всё, что он может предложить ей.

Я хочу было возмутиться и делаю