Шрифт:
Интервал:
Закладка:
89 Также не следует ошибочно полагать, будто характер и интенсивность реакции ребенка непременно зависят от своеобразной природы родительских проблем. Зачастую они действуют как катализатор и вызывают последствия, обусловленные скорее наследственностью, нежели психической каузальностью.
90 Каузальное значение родительских проблем для психики ребенка было бы понято неверно, если бы оно всегда трактовалось в преувеличенно личном ключе – то есть как затруднения исключительно нравственного толка. Нередко мы имеем дело с неким роковым этосом, находящимся за пределами досягаемости сознательного суждения. Пролетарские устремления потомков знатных родов, преступные наклонности у отпрысков родителей, во всех отношениях респектабельных и добродетельных, парализующая или страстная леность, свойственная детям успешных предпринимателей, – все это не просто особенности жизней, которые были намеренно не прожиты, но компенсации, данные судьбой, функции природного этоса, низвергающего могущественных и возвышающего смиренных. От этого не поможет ни воспитание, ни психотерапия. Самое большее, на что они способны даже при разумном применении, – это побудить ребенка выполнить задачу, возложенную на него естественным этосом. Вина родителей безлична; столь же безлично должен расплатиться за нее и ребенок.
91 Родительское влияние становится моральной проблемой только в отношении тех условий, которые родители могли изменить, но не изменили из-за грубой небрежности, лени, невротической тревоги или бездушного консерватизма. В этом вопросе основная ответственность лежит на родителях. Природа глуха к таким отговоркам, как «я не знал».
92 Незнание действует так же, как вина.
93 Другой вопрос, который книга Фрэнсис Уикс поднимает в сознании проницательного читателя, состоит в следующем. Психология «тождества», предшествующего эго-сознанию, дает представление о том, кем является ребенок в силу рождения. Но то, кем он является как индивидуальность, отличная от родителей, вряд ли возможно объяснить причинно-следственной связью с отцом и матерью. Скорее, мы должны предположить, что не столько родители, сколько предки – бабушки и дедушки, прабабушки и прадедушки – гораздо больше объясняют их индивидуальность, нежели непосредственные и, так сказать, случайные родители. Аналогичным образом подлинная психическая индивидуальность ребенка есть нечто новое в сравнении с родителями и не может быть выведена из их психических особенностей. Это комбинация коллективных факторов, лишь потенциально присутствующих в родительской психике и иногда абсолютно невидимых. Подобно телу, душа ребенка происходит от его предков в той мере, в какой она индивидуально отлична от коллективной психики всего человечества.
94 Психика ребенка, предшествующая стадии эго-сознания, отнюдь не пуста и не лишена содержания. Едва развивается речь, как в мгновение ока возникает сознание; своим сиюминутным наполнением и воспоминаниями оно активно подавляет существующие коллективные содержания. Наличие таких содержаний у ребенка, еще не достигшего эго-сознания, – установленный факт. Наиболее важным свидетельством в этом отношении можно считать сновидения трех– и четырехлетних детей, среди которых отдельные столь богаты мифологией и смыслом, что их легко принять за сновидения взрослых, если не знать, кто сновидец. Эти сновидения – последние остатки исчезающей коллективной психики, мечтательно воспроизводящей вечные содержания человеческой души. Отсюда проистекает множество детских страхов и смутных, недетских предчувствий, которые, вновь обнаруживаясь на более поздних этапах жизни, образуют основу веры в реинкарнацию. Отсюда же исходят вспышки прозрения и ясности, давшие начало поговорке «Устами младенцев и безумцев истина глаголет».
95 В силу своей вездесущности коллективная психика, столь близкая маленькому ребенку, воспринимает не только прошлое родителей, но и, простираясь дальше, глубины добра и зла в человеческой душе как таковой. Бессознательная психика детей поистине безгранична и бесконечно стара. За стремлением снова стать ребенком и за детскими тревожными сновидениями, при всем уважении к родителям, кроется нечто большее, чем комфорт колыбели или дурное воспитание.
96 У первобытных народов распространена вера в то, что душа ребенка есть воплощение духа предков, а потому наказывать детей опасно: тот, кто отважится на подобное, рискует навлечь на себя их праведный гнев. Это убеждение представляет собой всего-навсего более конкретную формулировку взглядов, изложенных мною выше.
97 Бесконечность досознательной души ребенка может исчезнуть вместе с нею или сохраниться. Остатки детской души во взрослом человеке – это его лучшие и худшие качества; в любом случае, они – таинственный spiritus rector[24] наших самых значительных поступков и нашей уникальной участи, осознаем мы это или нет. Именно они делают королей и пешек из ничтожных фигур на шахматной доске жизни, превращая случайного бедолагу-отца в свирепого тирана, а глупую гусыню, не по своей воле ставшую матерью, в богиню судьбы. За всяким биологическим отцом стоит вечный образ Отца, за каждой матерью – величественная магическая фигура Magna Mater[25]. Эти архетипы коллективной психики, чье могущество запечатлено в бессмертных произведениях искусства и пламенных догматах религии, суть доминанты, которые управляют досознательной душой ребенка и, будучи спроецированными на человеческих родителей, придают им притягательность, зачастую принимающую чудовищные пропорции. Отсюда возникает ложная этиология неврозов, которая у Фрейда окостенела в систему эдипова комплекса. Как следствие, в дальнейшей жизни невротика образы родителей могут подвергаться критике и корректировке, но, даже приняв обычные человеческие масштабы, они продолжают действовать подобно божественным силам. Обладай биологический отец действительно сверхчеловеческим могуществом, то сыновья вскоре ликвидировали бы его или, что еще вероятнее, сами бы не стали впоследствии отцами. Ибо какому нравственному человеку под силу нести столь непомерную ответственность? Гораздо лучше оставить это суверенное право богам, обладавшим им испокон веков – до того, как человек достиг «просветления».
III. Развитие ребенка и воспитание
Доклад, прочитанный на Международном конгрессе по вопросам воспитания и образования в Террите (близ Монтрё) в 1923 году и опубликованный на английском языке в качестве первой из четырех лекций цикла «Аналитическая психология и воспитание» (Contributions to Analytical Psychology; Лондон и Нью-Йорк, 1928). Первое немецкое издание: 1971 г. – в составе авторского сборника «Индивидуум и общество» (Der Einzelne in der Gesellschaft).
98 Не без некоторых колебаний беру я на себя задачу в одном кратком выступлении обрисовать связь между открытиями аналитической психологии и общими проблемами воспитания и образования. Во-первых, это большая и обширная область человеческого опыта, которую невозможно описать в кратком, пусть и емком, изложении. Во-вторых, поскольку аналитическая психология использует метод и систему мышления, которые отнюдь нельзя полагать общеизвестными, показать их применимость к педагогическим вопросам не так легко. Полагаю, целесообразно начать с небольшого обзора истории развития этой самой молодой из психологических наук, что позволит лучше разобраться во многих явлениях, которые, доведись нам впервые столкнуться с ними сегодня, понять труднее всего.
99 Возникнув из терапевтических опытов с гипнотизмом, психоанализ, как называл его Фрейд, первоначально представлял собой медицинскую технику для исследования причин функциональных, или неорганических, нервных расстройств – с особым вниманием к их сексуальному происхождению. В основе его ценности как метода терапии лежало предположение, что доведение сексуальных причин до сознания пациента должно обеспечить перманентный лечебный эффект. Вся фрейдистская школа до сих пор разделяет данную точку зрения на психоанализ и отказывается признавать иную этиологию нервных расстройств, кроме сексуальной. Хотя некоторое время назад я сам придерживался этого метода, с годами мне удалось выработать концепцию аналитической психологии, подчеркивающую то обстоятельство, что психологическое исследование в соответствии с психоаналитическими принципами вышло за узкие рамки терапевтической техники, ограниченной определенными теоретическими допущениями, и перетекло в более общую область нормальной психологии. Стало быть, когда я говорю о связи аналитической психологии и воспитания, фрейдовский анализ остается в стороне. Поскольку последний есть психология, занимающаяся исключительно проявлениями полового влечения в человеческой психике, его обсуждение было бы уместно в том случае, если бы мы имели дело только с сексуальной психологией ребенка. С самого начала я должен подчеркнуть, что никоим образом не разделяю мнение, согласно которому отношение ребенка к родителям, братьям, сестрам и товарищам следует толковать как незрелые зачатки сексуальной функции. По моему убеждению, эти воззрения, наверняка вам известные, суть