Интересно, какие он любит фильмы? Она ведь ничего не знает о нем настоящем. Как в песне: «Он — твоя иллюзия». Именно иллюзия. И если он станет ей ближе, откроется, станет таким же человеком как все, она узнает о его слабостях и дурных привычках (а они ведь у всех есть) — иллюзия разобьется. И мечты вместе с ней. И надежды. И что останется? Горькое послевкусие? Скорее всего. Ведь своими мечтами она возложила на него — обычного человека — слишком много.

Она была романтичной, но довольно разумной девушкой, и сама это понимала. Чтобы Марк навсегда остался для нее идеалом, он должен быть недосягаемым. Иначе непременно ждет разочарование.

Не хотелось ни того, ни другого.

Неужели любви — настоящей, как в книгах — не существует?

Хотелось плакать. От безысходности.

Что она и сделала, погасив свет и уткнувшись лицом в подушку. Нет бы спать. Глупая.

Осень, конечно, лучше встречать в объятиях любимых — людей, цветов, книг — тут уж кому как повезло. Или кто что для себя выбрал.

У Наташи выбор был небогатый — либо сидеть дома одной и упиваться отчаянием, либо сходить в кино с Пашей, а там видно будет.

Она рискнула. И не пожалела. Как с другом с ним было отлично, но никак других перспектив она для себя с ним не представляла. Ну как объяснить другим, если даже себе не можешь, что это за чувство — когда ты не воспринимаешь человека как… мужчину.

Возвращалась она домой в полупустой маршрутке, наблюдала в окно за яркими сияющими витринами торговых комплексов, которыми был напичкан весь город, за желто-оранжевыми фонарями, спешащими машинами, транслирующими рекламу экранами, меняющими цвета светофорами… И так грустно ей было.

«Ну почему я такая дура? Всё ведь хорошо. Нет, надо выдумать драму на пустом месте».

И слезы опять наворачивались на глаза.

«Не заслуживаешь ты Марка. Бери, что дают!»

И в ответ на это едва слышное, но упрямое: «Не люблю…»

Прежде чем подниматься в квартиру, сделала несколько глубоких вдохов, попыталась натянуть на лицо улыбку. Нужно, подобно Скарлетт О’Хара, думать об этом завтра. Сегодня ведь от нее больше никто ничего не требует.

Ей казалось, что она справилась. Но, едва перешагнув порог квартиры, заварив чаю и услышав мамин вопрос:

— Можно и мне с тобой посидеть? Не помешаю? — разревелась.

О чае забыли. Давно остыл в чайнике. Поставили греться заново. И всё говорили, говорили.

С мамой у нее всегда были близкие и доверительные отношения. В школе, когда общение с одноклассницами складывалось трудно — все парочками, стайками, а у Наташи особых подруг и не было — очень переживала: «Неужели у меня никогда не будет подруг?». А потом поняла: ей повезло больше всех. У нее есть подруга с самого рождения. Самая близкая. Мама.

Она знала примеры, когда дети и родители не находили общего языка, обижали друг друга и обижались, таили секреты. А Наташа не понимала — если не маме, кому рассказать? На чьем плече плакать? Кто поймет лучше ее душевные терзания, ее боль, ее бесчисленные сомнения?

Раз за разом одно и то же: «Ну не нравится он мне как парень», «Я Марка люблю», «Разве без любви можно?», «А ты папу любила?»

— Пойми, Наташенька, бескорыстная и безусловная любовь может быть только к родным людям — родителям, детям, — когда ты привязан к ним с детства, когда по-другому уже и не представляешь. А отношения между мужчиной и женщиной такими быть и не могут. Это ведь две разные, уже более-менее состоявшиеся личности. То, что ты подразумеваешь сейчас под любовью — это влюбленность. Бывает страсть — это физическая влюбленность. Ты ведь ровным счетом ничего и не знаешь о личности, но ты ослеплен, и все вещи предстают в другом свете. До поры, до времени. Может, и хорошо, что у тебя пока этого нет. Ты можешь узнать его как человека. А там будет видно. Никто же тебя не торопит.

— Но если я начну с ним встречаться, это значит, что я сама навсегда закрою ту дверь, которая ведет к Марку. Сожгу этот мост. Разрушу надежду.

— А была ли открыта эта дверь?

Вопрос без ответа. Да и что тут можно сказать? Наверное, мама права.

— Он всем хорош. Но есть у него один большой недостаток, который перекрывает все его достоинства.

— Какой? — Наташа уже собралась убеждать в обратном. Ну какие у идеального Марка могут быть недостатки?

А мама взяла и обрубила:

— Он тобой не интересуется. Хочешь, расскажу, что ждет вас как пару с вероятностью в 98 процентов?

Наташа вскинула на нее свой взгляд, молчаливо давая согласие.

— Представим, что вы поженились. Сбылась твоя мечта. А что дальше? Если он холодный, а ты к нему — всей душой — его равнодушие рано или поздно тебя всё равно оттолкнет. Потому что так мы, девушки, устроены: нам нужно, чтобы о нас заботились и любили. Сможешь ли ты беззаветно терпеть его закрытость? Быть на шаг позади и принимать его таким, какой есть? Не спеши отвечать. Твой ответ может быть другим через год или два. Сейчас кажется, то, что ты чувствуешь — это навсегда. Но и это пройдет. Влюбленность уйдет, и ты останешься один на один с ним как с личностью. И что ты скажешь тогда?

— А с Пашей? Что меня с ним ждет? — не заметив, что повысила тон, закричала Наташа. От отчаяния и боли. Мама всё понимала. — Мы просто поменяемся ролями, и здесь терпеть и смиряться будет он. А я — принимать его чувства. Мы обзаведемся привычками, заменяющими счастье. Родим детей, и в серой руине будней о любви и романтике мне думать будет некогда. Только лет в шестьдесят вздохну, что так и не узнала любовь. Не почувствовала. Это жизнь? Это счастье? То, о чем все кричат на каждом углу?

— Счастье для каждого разное. Понимаешь, есть звезда, яркая и манящая, но далекая и холодная. Сколько бы ты на нее не смотрел, ближе она не станет. А есть свечечка — вроде бы маленькая и неказистая, а сколько от нее тепла и света! Так и с людьми.

Всё она понимала. Но понять и принять — разные вещи. И как ни тверди себе, что синица в руках — тоже неплохо, а глаза всё равно стремятся отыскать журавля в ясном небе.

Она злилась на Марка. А на самом деле — на себя. За свою беспомощность. За невозможность изменить ситуацию так, как хочется. Заставить его полюбить себя. Как ужасно это звучит. Почти так же ужасно как «нелюбимая».

«Ну что мне, сердце себе вырвать, чтобы забыть о нем?» — думала со скрытой злостью, стирая слезы тыльной стороной ладони.

Но она решилась (в который раз?), и, глядя на себя в зеркало в ванной (круги под глазами, бледная кожа, потухший взгляд — и что в ней Паша нашел?), прошептала негромко как заклинание:

— Только как прежде любя я отпускаю тебя… Оставь меня, Марк. И будь счастлив. И я тебя оставляю. И любовь свою оставляю. Нет, отпускаю. На волю. Пусть летит странницей. Пусть защищает тебя от бед. Но у нас с тобой разные пути. И за два года безответной любви — стоит уже смириться.