могущественны, они воплощались на планетах подобных Оросу уже множество раз и умели переносить накопленные знания из мира в мир. Однако и они раз за разом уступали Жрецу в философских поединках.

Среди прочего сны должны были повторять и усиливать момент победного наслаждения, и Жрец не уставал от этого удовольствия никогда.

И вот несколько лет назад во сне он увидел проплывающую черепаху. Жрец лежал в центре гигантского белого цветка посреди дивного озера, когда бесшумно подплывшая совсем близко рептилия совершила радом с ним круг почета, позволив Жрецу рассмотреть в деталях свой многовековой панцирь.

Не так давно в сон, где он медленно брел вверх по горной тропе, ворвалось колесо от повозки, которое гулко ухая подпрыгивало и катилось сверху навстречу. Пришлось даже отойти в сторону, настолько неожиданным и неприятным было его появление.

И вот сегодня великий змей Дорег, частый гость упоительных снов Жреца, после очередного своего поражения вместо кивка признательности, вдруг развернулся и принялся переливать кольца своего огромного гибкого тела в каком-то завораживающем танце, а потом Жрец увидел, что змей сложился в циклопический круг. Змея, кусающая себя за хвост. Больших намеков ему не требовалось.

Все это были символы времени. Времени, которого когда-то у него было настолько много, что оно совершенно не ощущалось, а теперь оказалось, что оно заканчивается. И самое неприятное заключалось в том, что способы, которыми ему намекали на время, говорили о том, что следующее его воплощение будет совсем не на высших планетах, а совсем наоборот. Конечно, Жрец понимал, что когда-то наступит этот момент, потому что осознанно выбрал этот путь, путь далекий от служения, путь наслаждения и накопления силы. Ему нравилось ощущать свое могущество, видеть, как она растет в нем с каждой выдержанной ради этой силы аскезы. Нравилось узнавать в очередном поединке, что он снова и снова — лучший и непобедимый никем. И мысли о том, что всю эту мощь придется утратить ради служения, ему претила.

Однако и спускаться на нижние планеты он так же не намеревался. Подчиниться каким-то законам и безропотно воплощаться в какое-нибудь жалкое тело, к примеру, человека, он не собирался. Орос придется покинуть до того, как за ним придут слуги Ямы. И сделает он это так, что они потеряют его след. А он — величайшая личность во вселенной, продолжит наслаждаться своей силой и даже преумножать ее. Одним словом, у Жреца был план.

Глава 4

«Отец Евгений»

Из всех чудес, созданных Богом, утро, отец Евгений любил более всего на свете. За долгую свою жизнь, за 63 с гаком года, он видел много странных и даже изумительных вещей, но все прочие впечатления бледнели и выцветали, вытеснялись новыми или просто забывались. Он менялся вместе со своей страной, переживал все её потрясения, отмечал свои новые победы, преодолевал поражения и оплакивали потери. Довелось ему воевать в Афганистане и служить в Владикавказском УГРО, поработать каменщиком на стройке и «безопасником» в страховой компании. Он влюблялся и расставался, качал на руках дочь и плакал на коленях у её могилы. Менялись флаги и эпохи, кумиры и враги. Однажды и вера его изменилась.

Евгений всегда искал справедливости и мира для тех, кем дорожил, но добивался этого тем, чем наделила его природа и так, как научила его школа и армия. Но оказавшись бессильным перед судьбой, увидев свои слабости и слабости тех, кого он долгое время считал воплощением силы и надежности, отец Евгений понял, что сила, его человеческая, грубая и честная сила не всемогуща. Это было больно и тяжело, однако признавать победу и величие зла и дурацкого случая над своей судьбой он отказывался. Ему было просто необходимо знать, что есть другой путь, другой способ помогать добру одерживать победу.

В 35 лет он поступил в духовную семинарию и после ее окончания ещё 10 лет служил в нескольких храмах в чине пресвитера. Затем пришло ощущение какой-то искаженности, неправильности его работы. Пышность служб и таинств стала тяготить священника и оставив на коллегу довольно обширный приход, отец Евгений ушёл туда, где, как он верил, ещё острее нуждаются в его поддержке.

Минуло ещё шесть лет проведённых при разных больницах, онкоцентрах, тюрьмах и домах престарелых. Боль и страх так тесно связались для него с понятием жизни, что в какой-то момент он просто не заметил, что жизнь потеряла для него привлекательность, потому что стала чередой историй чьей-то беды, которую он всякий раз проживал как свою. Он не понимал, как себя чувствует и о чем думает, что ест и какая погода на улице.

Обессиленный и совсем седой, под жестким давлением епископа, отец Евгений принял решение удалится от людей и посвятить оставшиеся годы общению исключительно с Богом. Дав обет молчания, он ушёл в Курпский лес, находящийся на территории заказника в Кабардино-Балкарии. Местные власти по просьбе епархии выделили отцу Евгению старый охотничий домик и пообещали помощь и поддержку.

Домик был суровым срубом, имевшим два небольших окна, через которые почти не проникал свет из-за близко подступивших деревьев и густого кустарника. Мужики из поселка споро отремонтировали жилище и даже пристроили со стороны восточного фронтона башенку с небольшим куполом. На куполе установили резной крест, а в стенах башенки прорезали высокие оконца, что бы утренний свет мог проникать внутрь темного помещения. Один из строителей даже собрал для одного из окошек простенький витражик из осколков цветного стекла и глины.

Скоро новость о появившемся в округе монахе-отшельнике облетела округу и к домику, который священник превратил в скит, стали приходить любопытные. Однако мрачный обитатель скита так же быстро дал понять, что визитёрам ничего не удастся у него получить. Ни отпускания грехов, ни совета, ни даже задушевной беседы. И монах зажил один. Он наполнял свой день нехитрым трудом отшельника и молитвами, по долгу задумчиво сидел у реки, наблюдал за игрой рассветных и закатных лучей в цветном витраже, вспоминал тех кому отдавал частицы своей любви и веры.

Шли дни и недели. Постепенно укрывавший его серый кокон, сплетенный из пережитых человеческих страстей, горестей и подлостей, начал светлеть, а затем и вовсе рассыпался. Как освободившийся от долгого лежачего недуга, он снова смотрел на свет незамутненным болезнью взглядом и будто вспоминал, как прекрасен может быть каждый придуманный Создателем день. И особенно утро.

Эта чистота Божьего мира, вновь сотворенного, вновь открывающегося ему, напоминала тот долгожданный подарок, о котором мечтаешь в детстве. Которого