— Я просто знаю одного стекольщика, который может исправить Ваш витраж. Но к нему нужно идти, он далеко. Хороших стекольщиков сейчас… Днём с огнём, как говориться… Но я покажу дорогу. И еще кое-что расскажу. Главное — решиться идти.

Пораженный, монах стоял не шевелясь, часто моргая от выступивших неожиданно слез. Не было сил ни на осмысление, ни на решение, вообще ни на что. Несколько секунд, показавшимися долгими, как арт-хаусное кино, он словно со стороны наблюдал как сталкиваются в нем сомнение и вера, решимость и желание юркнуть в теплую, глухую и слепую нору безразличия. Затем он с мольбой взглянул на молодого человека

— Ты хочешь, чтобы я куда-то пошёл? Но что я могу? Я стар, а то зло, что мне привиделось…Оно сильное. У него есть оружие, меч. А у меня только тень от витража. Мой меч не годится, он…ржавый…

Парень отпустил руку монаха и некоторое время щурясь и словно любуясь чем-то смотрел в небо.

— Может быть бог — это свет, который ищет трещины? Ищет что бы пробиться сквозь них и напомнить, что даже ржавый меч может стать кистью, рисующей рассвет.

Глава 5

«Ямадут. Работа.»

На Земле, в этой её части, была ночь и это уже было неплохо. Меньше шума и яркого света. Последнее время, уже более 200 варш, Кинкару чаще нравилась тишина и мягкий тёплый свет. Особенно на таких густо населённых планетах. Момент приближения к душе всегда был чувствительным: его тонкое тело уплотнялось, принимало нужную форму и начинало воспринимать некоторые проявления мира. Поэтому если вокруг было место, наполненное кипением жизни или время в которое обитатели планеты активны, Кинкар испытывал что-то похожее на лёгкое беспокойство.

Дело было в том, что почему-то, с некоторых пор у него стало возникать желание поговорить с теми, к кому он приходил.

Земля была одной из тех планет, на которой приходилось бывать гораздо чаще прочих. Кинкар знал далеко не всё о том, как здесь была устроена жизнь, но некоторые мысли и поступки людей, приводящие их к той черте, за которой их ждал именно он, ему были известны. Эти поступки с какого-то дня стали интересовать Кинкара, а позже вызывать непонимание и удивление. Понимая, на что обрекают себя люди, нарушая закон, он всё больше и больше изумлялся тому, зачем и почему они это делают. Знать, как поступать правильно, знать, что за это будет награда и делать наоборот, осознавая неотвратимое наказание. Такое поведение не укладывались в голове.

Как следователю, распутывающему уголовное дело, ему открывались мотивы, толкающие человека к греху, но только те, что были последними в длинной цепи тёмных мыслей. А Кинкару хотелось понять, как всё зарождалось, менялось, искривлялось. Как существо, в которое изначально закладывалось светлое начало и мудрые знания, приходило ко встрече с ним и его Повелителем.

Однако работа его была устроена таким образом, что разговора никогда не получалось. Чувствуя приближение смерти, люди начинали очень беспокоиться, а увидев Кинкара и вовсе теряли разум от ужаса. После извлечения души из тела, предстояла долгая и непростая дорога к месту суда, но несмотря на то, что они проводили вместе в пути довольно много времени, общения тоже не выходило. Кинкар не мог ничего изменить. Его тело меняло форму не по своей воле, таков был замысел Повелителя, Кинкар становился тем, что наводило на душу самый беспредельный ужас. Вести разговор с существом, вселяющим такую всепоглощающую жуть и ежеминутно истязающим её, душа была не в силах.

Кинкар раз за разом извлекал, уводил и мучал, не смея нарушить заведений порядок. Он множество раз пытался рассмотреть хотя бы крошечный временной зазор когда бы кроме слез и стенаний можно было увидеть в душе проблеск трезвой мысли, но всё было тщетно. Никто не мог услышать его и понять, никто не мог ему ответить.

Внизу в сплошном белом покрове тонко наметилась лента дороги. Зов проявлялся всё чётче. Кинкар спустился на покрытое слоем снежного наката полотно трассы. На обочине, разрывая фарами темноту стояла фура с щебнем. Уродливым наростом к мощному передку прилепилась искореженная груда железа. Совсем недавно груда эта была милой малолитражной «японкой» цвета спелой вишни. Сидевший за рулем не справился с управлением, и игрушечный машинка вышла на встречку. Водитель фуры, молодой мужик стоял неподалёку на коленях, его сильно рвало от только что увиденного в смятом салоне «японки». Его напарник, человек намного старше, бессильно метался вокруг, то дергая заклиненную дверь водителя, то набирая на телефоне номер «скорой».

Внутри вишневой машины умирала женщина. Пробитое и зажатое вторгшимся в салон железом, тело сильно страдало от боли, а угасающее сознание мучилось от ощущения близкого конца и чудовищной несправедливости мира.

………………………………………………………………………

— Всё по минимуму! Всё по минимуму, я сказал! Расширив глаза от злобы выкрикивал Герман и нервно ходил по залу, пол которого угрюмо скрипел старыми досками половиц, — никаких шоколадок! Никаких конфет! Это, сука, не утренник! Это, бля, не детский сад!

У стены возле телевизора, накрытого белой скатертью, стояла безмолвно жена Германа, бесцветная баба с узкими, плотно сжатыми губами и незаметной грудью и одобрительно кивала. Отец сидел в кресле, зажимая руками уши. Он выронил фотографии, которые только что показывал Веронике. На фотографиях они с мамой обнимались.

— Ты чего разорался? А ну рот свой поганый закрой! — прошипела, сузив глаза Вероника, ты что ли вкладываться собрался, экономист сраный?

Она подошла к отцу, опустилась рядом на корточки и положила ему ладонь на колено:

— Пап, сделаем, как ты предлагаешь. Сделаем, как маме бы понравилось.

Семья Вероники переселилась из Армении в небольшой посёлок на Ставрополье около 36 лет назад, спасаясь от обострения очередного конфликта в том регионе. Веронике было 10 лет, и она вместе родителями с энтузиазмом окунулась в строительство нового дома. Денег почти не было, работали сами, стены ставили из чего попало. Но это была новая жизнь, мама и папа были молоды, любили друг друга и будущее, несмотря на сложности, представало светлым, тёплым бесконечным майским днём. Планировку делали вместе, и девочка живо представляла себе свою маленькую уютную комнату, кухню-столовую, которая чуть побольше, но тоже уютную. Представляла где все втроём они будут отмечать дни рождения и Первое Мая и волшебный Новый год.

В новом доме через два года родился младший брат Гера и хотя вроде бы все было хорошо, но Вероника запомнила это время как момент