Мать стала чаще и чаще покрикивать на неё, отец всё больше пропадать на работе, а брат требовать внимания. Вероника болезненно замечала эти перемены как замечают прохладу приближающейся осени по вечерам, и вся словно сжималась, предчувствуя окончание тёплых дней.

В 16 лет жёстким семейным решением она была отправлена поступать в районный техникум. Тогда Вероника запаниковала, вдруг ощутив, что её выселяют из рая и решила бороться. Она устроила истерику на которую мать ответила криком, а отец, смущенный, сбитый с толку неожиданным поведением покладистой дочери, лепетал невнятные ответы:

— Ника, нам тяжело. Двоих вас мы еле тянем. А там и питание и жильё. Работать потом можно устроиться. Деньги наконец начнешь получать.

Она уехала. И хотя за 30 лет последующей самостоятельной жизни в Пятигорске Вероника не раз бывала у родителей, чувствовала она себя так будто уехала навсегда. Будто приезжала потом к родителям не она, а кто-то похожий, по её поручению.

Вероника вышла замуж, но там тоже ждало разочарование. Ни брак, ни материнство не принесло долгожданного счастья. Муж уже через три года скатился в наркоманию и пропал бесследно. Она пахала на трех работах, как-то выживала, становилась суше и злее.

Во время редких визитов или звонков родителям она иногда узнавала о том, что Герман получал от них очередную помощь: машину, взнос на квартиру, крупную сумму. По какому-то злому закону выходило это всегда в такой момент, когда Вероника начинала думать, что смирилась и переболела, однако болезненные уколы в груди выводили её с матерью на прямой разговор даже спустя много лет жизни за пределами семейного круга. Они приезжала на неделю, стирала, гладила, помогала с огородом и хозяйством, решала некоторые организационные вопросы.

— Мам, а скажи мне, почему? Почему меня в общагу при техникуме, а его в мою комнату? Почему ему машину, а мне открытку на новый год? Почему ему квартиру, а мне приглашение картошку убрать во время отпуска?

Мать изумленно пожимала плечами и нисколько не смущаюсь отвечала честно и просто:

— Потому что он слабый, Вероника. Ты сильная, с тебя спрос. У тебя и так всё есть, а ему кто поможет, если не мы с отцом? Ты бы тоже, вместо того что бы лаяться, взяла бы, да и помогла бы брату! Хотя, бы предложила, что помочь?

— Мам, — тёмная вода начинала бурлить в сердце Вероники, — у меня, как ты сказала «всё есть» потому что я работала! Не ныла, не просила, не бухала, а работала! А у него…. А он мне помог когда-нибудь? Или сказал спасибо, когда я его из пьянок вытаскивала и по врачам водила? Мне как ему помочь? Побольше поработать, пока он глаза подкатывает, о том, как трудно жить⁉

— Ишь чего придумала! Брата попрекать⁉ Мать начинала кричать, и Вероника уходила.

Уходить было единственным способом хоть как-то отгородиться от той боли, которую приносило общение с семьёй.

В 2020 Вероника познакомилась по переписке с испанцем. Чуть старше, но очень приятным, неплохо зарабатывающим и мечтающем о крепких отношениях. Через год мужчина позвал её жить к себе в Мурсию и Вероника приняла предложение без сомнений. Пять лет она налаживала новую жизнь, став любимой женой и добродушной домохозяйкой, однако старая жизнь снова позвала её в Россию, в родительский дом.

Отец позвонил ночью, сообщив что мать умерла.

Вероника, договаривались о всех необходимых подготовках к похоронам по телефону и прилетела в день похорон. Радости встречи ни от отца, ни тем более от брата, она не ощутила. Словно она была не родной их кровью, а просто сантехником, прибывшим что бы устранить досадливую течь в трубе.

В день смерти матери родители поругались. Отец вспылил и пообещал уехать на СВО, раз его здесь не уважают, а супруга ответила, что в свои 72 он и там никому нафиг не нужен. Однако будучи осторожной и зная своего мужа, Оксана Игоревна перепрятала семейную казну и паспорта в укромное место. Затем уселась в кресло с планшетом, уснула и умерла. Найдя жену, отец трусил тело, пытаясь привести в чувства, затем долго и неправильно делал искусственное дыхание, пока не изнемог и не упал рядом в слезах.

Приехавший с женой и сыном Герман, свирепея, два дня переворачивал дом в поисках денег. Он кричал на отца, жену и девятилетнего сына. Не пошедший в родителей, удивительно добрый и тихий сын Гриша вжался в угол бабушкиного дивана в спальне и прятал глаза в телефон, обмирая при каждой новой вспышке ярости, накатывающей на разочарованного родителя.

Вероника застала любимое когда-то место разоренным безжалостным обыском и тут же почувствовала, как заныли только-только залеченные испанской провинцией раны.

Когда отец слабым голосом предложил собрать для всех близких пакетики со сладостями на поминки, Герман снова взорвался, требуя экономии.

Пообещав отцу организовать поминки достойно, Вероника вышла из зала в спальню и подсела к мальчику:

— Гриша, скажи, у тебя есть велосипед?

— Нет, — тихо ответил племянник.

— Послушай. Я хочу, что-бы у тебя был свой велосипед. Я дам тебе на него денег. Но мы должны с тобой заключить тайный договор. Согласен?

Гриша удивленно посмотрел на неё, потом на выход в зал, откуда продолжала доноситься бесконечная брань отца.

— Но родители могут, — начал он.

— Да, я знаю, — кивнула Вероника, — могут забрать, поэтому ты спрячешь деньги очень хорошо и достанешь их через год, когда станешь постарше. А пока никому не будешь о них говорить. Договорились?

Гриша несмело улыбнулся и кивнул, а у Вероники неудержимо потекли слезы. План был так себе и так мало было надежды на то, что эти упыри позволят мальчишке позволить себе такую простую радость.

Скоро жена Германа нашла паспорта и деньги в коробке с елочными игрушками. Теперь можно было хоронить мать.

На кладбище отец то и дело пытался показывать мрачным присутствующим семейные фотографии:

— Оксана моя… Оксаночка… Видите, красивая какая?

Герман снова кричал на него и в один момент отец мягко осел на руках, поддерживающих его под руки соседей. Был обморок, была «скорая» и долгие, душные поминки в ненавистной доме.

Вероника возвращалась в Ставрополь на машине, пять лет назад оставленной сыну перед отъездом за границу. Сын Данил решил ещё пару дней побыть с дедом, а Веронике нужно было возвращаться в Мурсию. Она ехала по снежной дороге, а в голове проносился калейдоскоп отвратительных картин последних двух дней. Вдруг переполнившая её злость