державшие земельный надел, обязаны были выплачивать сеньору различные виды ренты, в том числе натуральную — продуктовую или отработочную, а впоследствии и денежную. Личная зависимость крестьян являлась наиболее суровой формой закрепощения. Она получила в литературе название серважа, хотя античные сервы, то есть рабы, отличались от средневековых крестьян. Поземельно зависимые крестьяне прикреплялись к земле и именовались вилланами. Серваж, как и вилланство, имел в разных странах свои особенности, но были и общие черты.

Та или иная степень личной несвободы характерна для всех категорий крестьян, но более всего для сервов. Помимо рентных, на них возложены и другие платежи, а также унизительные повинности, подчеркивавшие их зависимое положение. Сеньор в отношении их имел, во-первых, право «мёртвой руки»: господин после смерти крестьянина забирал всё самое лучшее из его хозяйства — одежду, скот, либо взимал денежный побор, а иногда забирал всё имущество целиком — так называемый менморт. Если у бедняка не было ничего, то сборщик налогов мог по обычаю отрубить у трупа руку и принести хозяину, символизируя этим власть сеньора. Во-вторых, для заключения брака крестьянину необходимо было получить разрешение. Это делалось для того, чтобы господин имел право на детей или получил бы компенсацию в виде уплаты особой пошлины — формарьяжа. Сеньор пользовался правом первой брачной ночи, либо выкупа за неё. В знак своей власти он символично ставил ногу на постель новобрачной.

Население обязано сеньору так называемыми баналитетами: обладая монополией на хозяйственную технику — мельницу, печь, давильный пресс, — он вынуждал зависимых людей пользоваться ими за плату. В баналитетной печи крестьяне должны были выпекать отнюдь не пироги, но простой хлеб. Поэтому слово «банальный» со временем приобрело значение чего-либо рядового, заурядного.

Насильственное внедрение «технического прогресса» вызывало сопротивление крестьян, чрезвычайно враждебно настроенных по отношению к любым механизмам и вообще к любым новшествам: они отказывались платить или пытались обойтись собственными подсобными средствами — например, мололи зерно ручными жерновами. Зависимое население могло быть обложено произвольными поборами, назначаемыми по усмотрению господина, который вправе был свободно менять их величину. Недаром одно из основных требований бунтующих крестьян и горожан — отмена наиболее обременительных выплат либо установление их фиксированного размера.

Сеньориальной монополией являлись также меры и весы, так как их эталоны зависели от воли сеньора. Вокруг них постоянно разгорались конфликты, потому что крестьяне оспаривали сеньориальные меры и пытались использовать свои, за что их нередко наказывали. В ходу могли быть и чисто условные «натуральные» единицы измерения, диктуемые патриархальной традицией. Так, крестьянину разрешалось после жатвы забрать такой объём жита, какой выдерживало косовище, или же крестьянке вменялось в обязанность печь для замка хлеб размером с её зад.

Сеньор олицетворял для зависимых людей верховную власть. Власть могла принадлежать как светским, так и духовным феодалам, а также коллективу, например, монастырю, городской общине. Все живущие на данной земле подчинялись сеньориальному суду. Объём судебных прав мог быть различным: от наложения штрафов до смертной казни. Единых законов не было, господин судил по обычаям своей местности, по кутюмам — обычному праву или по собственному произволу. «У каждого колодца своё право» — гласит средневековая норма. Апеллировать было не к кому и некуда, так как королевские суды вплоть до XIII–XIV вв. не принимали жалоб на сеньора.

Символы власти, орудия подавления и наказания не прятали — наоборот, их выставляли на всеобщее обозрение. Владелец замка воздвигал около него виселицу. Она же встречала путников у въезда в город. На рыночной площади ставили позорный столб или помост для казни — жестокая обыденность Средневековья делает традиционными публичные казни. Страшная реальность того времени — тюрьма. Обычно это подземелье в замке, где в темноте и сырости томились узники, вызвавшие неудовольствие сеньора. Самые легкие телесные наказания по тем временам — заключение в кандалы, бичевание. Средневековое правосудие не применяло защиту обвиняемого, не признавало смягчающих вину обстоятельств. Наказания назначались суровые: обрезать уши, нос, выколоть глаза, отрубить ногу или руку. Они приводились в исполнение публично и служили назидательным целям, главная из которых — добиться покорности простолюдинов.

Питер Брейгель-Младший. Крестьяне у очага. Фрагмент. 1603

Помимо всевозможных выплат и служб, на крестьян возлагались различные унизительные повинности. Ряд этих странных обычаев описывает историк Т.Н. Грановский: в одном месте крестьяне в определённый день должны были приходить к замку господина, бить себя в грудь, при этом гримасничая и показывая язык; в другом владении они обязаны были в указанное время привезти сеньору яйцо на телеге, запряжённой восемью волами; в третьем — целовать запоры замка, и т. п. Подобные прихоти были вызваны исключительно самодурством повелителя, желанием унизить и оскорбить. Здесь скрыта не только социальная, но и психологическая закономерность: для систематической эксплуатации требовалось, кроме насилия, идейное обоснование, моральная санкция сеньориальной этики.

Феодал считал крестьянина неполноценным человеком, неким подобием скота, морально и физически уродливым. Для него якобы нет ничего святого, главный его порок — святотатство, бывшее серьёзным обвинением для той эпохи. От названия виллана произошло средневековое понятие «виллания», обозначавшее подлость и низость. Крестьянин лжив, вороват, гадок. У него омерзительная внешность. Звероподобность крестьянина стала своеобразным штампом в средневековых песнях, жестах и фаблио. В них снова и снова говорилось о его безобразности. В реальной жизни презрение сеньора к мужлану выражалось по-разному. Оно принимало подчас экзотические формы: во время восстания в Брабанте крестьяне остановили на дороге нескольких рыцарей. Последние не стали сопротивляться и дали убить себя, не пожелав обнажить своё оружие, дабы не марать его «подлой» кровью. Сеньориальная спесь могла иметь комический оттенок, как в завещании барона де Шателе. Сей знатный господин велел похоронить себя стоймя в одной из церковных колонн, чтобы «никогда нога виллана не ступала на то место, где будет погребено его благородное тело».

Тем не менее, сеньор оказывает покровительство зависимым от него людям. Владелец замка предоставляет убежище окрестным крестьянам в случае военной угрозы, пускает своих вилланов как зрителей на праздник в замок. Это покровительство напоминает «заботу» о баране, которого тщательно стригут. В стихах трубадура Бертрана де Борна откровенно демонстрируется мораль сеньориального класса:

Мужики, что злы и грубы…

Только нищими мне любы.

Любо видеть мне народ

голодающим, раздетым,

страждущим, необогретым!

Подчеркнем, что речь здесь идёт об основном, главном производителе средневекового общества, от которого зависело само существование и благополучие презирающей его элиты.

Крестьяне

В мире голода и нищеты крестьяне существуют на пределе возможного. Зачастую речь идёт об их физическом выживании. История сохранила