— Если будешь стрелять, когда я загораживаю прицел,можешь попрощаться со своей нагрудной табличкой.

— А у меня таблички нет.

Это сказал Бальфур, поддерживая имидж крутого парня. Но ипистолет у него тоже был не слабый.

Я повернулась к нему.

— Если будешь стрелять, постарайся убить меня первымвыстрелом, потому что второго у тебя уже не будет.

— Никто ни в кого стрелять не будет, — произнесНиколс. Я стояла достаточно близко, чтобы услышать сказанное себе под нос «чертбы все побрал».

Он отвел ствол в сторону телохранителей:

— Убрать оружие, быстро!

Остальные полисмены последовали его примеру, и вдруг линия стволовобратилась прочь от меня, к Бальфуру и Рексу. Я медленно выдохнула — оказалось,я задержала дыхание, — и слегка привалилась к Ашеру.

Он вообще-то знал, что не следует неожиданно влетать в гущулюдей, особенно полисменов. Ничто так не пугает людей, как зрелище вампира,который делает что-то абсолютно невозможное. И еще он заговорил по-французски —значит что-то его так напугало или разозлило, что он забыл английский. Что-тослучилось очень плохое, но я не могла его спросить — пока что. Первым делом —выбраться с линии огня, остальное потом.

Мы стояли так близко, что его золотые волосы задевали моичерные кудряшки. Он положил руки мне на плечи, и я почувствовала, как онинапряжены. Он был напуган. Что же стряслось?

Полиция уже убедила телохранителей убрать пистолеты.Постовые разделились и проэскортировали заинтересованные стороны каждую к своиммашинам. Возле нас остались Николс, судья и репортерша. Она хотя бы не стучалапо своему компьютеру.

Николс повернулся ко мне, держа в руке опущенный пистолет ислегка похлопывая им по штанине. Он нахмурился, бегло оглядел Ашера, потомменя. Он явно знал, что не стоит смотреть в глаза вампирам. Они могут тебязачаровать, если захотят. Я иммунна к их взгляду, потому что я — слуга-человекМастера всех вампиров города. Связь с Жан-Клодом защищала меня почти от всего,что мог бы сделать Ашер. Не от всего, но почти.

Николс явно был недоволен:

— О'кей. Так что такого стряслось, что вам пришлось воттак сюда влетать?

Черт, слишком он хороший коп. Хотя он с вампирами навернякадела имел мачо, он правильно заключил, что только что-то очень срочное моглозаставить Ашера появиться таким образом.

Он снова покосился на Ашера, потом опять стал смотреть наменя.

— Это хороший способ, чтобы вас застрелили, мистер...

— Ашер, — подсказала я.

— Я не вас спрашивал, миз Блейк. Я спрашивал его.

— Я Ашер, — сказал вампир таким голосом, которыйощущался в воздухе как ласка. Он воспользовался вампирским умением, чтобырасположить к себе собеседника. Просеки Николс, что он делает, эффект был быобратным. Но Николс не просек.

— Так что случилось, мистер Ашер?

— Просто Ашер, — ответил он тем же ласковымголосом, погладившим мне кожу. У меня-то был иммунитет, а у Николса не было.

Он моргнул, потом озадаченно сдвинул брови.

— Хорошо, пусть Ашер. Так что за спешка?

Пальцы Ашера напряглись у меня на плечах, и я ощутила, какон делает вдох.

— Тяжело ранена Мюзетт. Я прибыл отвести Аниту к ееложу.

Я почувствовала, как бледнею, горло перехватило. Мюзетт —одна из лейтенантов Белль Морт. А Белль Морт — источник, le Sardre de Sangлинии Жан-Клода и Ашера. Еще она член Совета вампиров, находящегося где-то вЕвропе. Каждый раз, когда к нам приезжает кто-нибудь из членов Совета,кто-нибудь погибает. Частично наши, частично с их стороны. Но сама Белль Мортникого не присылала — пока что. Шли осторожные переговоры о прибытии Мюзетт софициальным визитом. Он ожидался через месяц, сразу после Дня Благодарения. Таккакого черта она делает в городе за неделю до Хэллоуина? Я ни на минуту не поверила,что она ранена. Это просто Ашер так мне сообщил при свидетелях, насколько плоходело.

Мне не надо было симулировать потрясение или испуг. Лицо уменя было как у любого человека, получившего плохие известия. Николс кивнул,будто удовлетворившись.

— Она ваша родственница, эта Мюзетт?

— Лейтенант, можно ли нам идти? Я бы хотела попасть кней как можно скорее.

Я высматривала, где моя сумка. Хорошо, что она уже собрана.У меня мороз бежал по коже, когда я думала, что сейчас делает Мюзетт с теми,кто мне дорог. От одного упоминания ее имени Ашер и Жан-Клод бледнели.

Николс снова кивнул, убирая пистолет.

— Да, езжайте. Надеюсь, с вашей... подругой все будетхорошо.

Я посмотрела на него, не пытаясь скрыть смущения.

— Да, я тоже надеюсь.

Но думала я не о Мюзетт, а обо всех остальных. Сколь многимможет она повредить, если у нее есть благословение от Совета или хотя бы отБелль Морт. Мне пришлось узнать, что из-за политических интриг в Совете если тывраждуешь с одним из членов, это еще не значит, что тебя ненавидят остальные.Похоже, что многие члены Совета согласны были со старинным сицилийскимправилом: враг моего врага — мой друг.

Судья тоже пробормотал слова благодарности и выразилнадежду, что моя подруга быстро поправится. Репортерша ничего не сказала — онаглазела на Ашера как загипнотизированная. Вряд ли он ее зачаровал — онасмотрела так, будто никогда не видела такого красивого мужчины. Наверное, таконо и было.

Волосы его сияли в свете фар настоящим золотом — занавеспочти металлических волн, сияющим морем стекающий справа от лица. Золотойоттенок еще сильнее подчеркивался темно-коричневым шелком рубашки. Она была сдлинными рукавами, навыпуск поверх синих джинсов, заправленных в коричневыесапоги. Выглядело так, будто он одевался в спешке, но я знала, что так онодевается всегда. И он встал так, чтобы левая сторона его лица — самыйсовершенный в мире профиль — была подставлена свету. Ашер мастерски использовалигру света и тени, чтобы подчеркнуть то, что хотел показать, и скрыть то, чегопоказывать не хотел. Видимый глаз был светло-голубым, как у сибирской лайки. Улюдей таких глаз не бывает. Даже при жизни он наверняка был необычайно красив.

Видны были контуры полных губ, блеск второго синего-синегоглаза. А то, чего он никак не хотел показывать, начиналось в паре дюймов заглазом и тянулось полосой почти до рта, — шрамы. И еще шрамы сбегали внизпо телу, скрытые одеждой.

Репортерша уставилась на него недвижно, будто и дышатьперестала. Ашер это заметил и напрягся. Наверное, потому что знал: стоит ему махнутьголовой и показать ей шрамы, как восхищение сменится ужасом — или жалостью.

Я взяла его за руку:

— Пойдем.