Вообще-то надо было бы обезглавить цыпленка и его теломнабрызгать черту вокруг могилы — круг силы, чтобы удержать зомби внутри, когдаон встанет, чтобы не шлялся где вздумается. Кроме того, круг помогалсфокусировать силу и вызвать энергию. Но цыпленка у меня с собой не было. Аесли я из своего тела извлеку достаточно крови на пусть даже узкий круг, то уженичего больше не смогу делать от слабости и головокружения. Так как жепоступить аниматору с моральными принципами?

Я со вздохом обнажила мачете, и за спиной у меня кто-то ахнул.У ножа было большое лезвие, но я по опыту знала, что для обезглавливания курицыодной рукой нужен нож большой и острый. Глядя на левую руку, я пыталась найтиместо, свободное от пластыря. Потом приложила лезвие к среднему пальцу(некоторая символичность жеста не укрылась от моего внимания) и нажала. Мачетеу меня всегда было настолько острое, что полоснуть я не решилась. Очень нехотелось бы потом накладывать швы, если резанешь слишком глубоко.

Порез не отозвался немедленной болью, то есть я взяла глубже,чем хотела. Подняв руку к свету луны, я увидела первую выступающую кровь. И вэтот момент порез начал болеть. Почему, когда заметишь, что идет кровь, раныначинают болеть сильнее?

Я стала обходить круг, опустив острие ножа вниз и отведякровоточащий палец, чтобы случайные капли падали на землю. Я не чувствовалапо-настоящему, что мачете проводит в земле магический круг, пока не пересталаубивать животных. Наверное, всегда будто стальной карандаш чертил мой круг, ноя не чувствовала этого из-за более сильного дуновения смерти. Сейчас я ощущалападение каждой капли крови на землю, ощущала голод этой земли, поглощающейкаплю, но голод не по влаге, а по силе. Я заметила момент, когда обошланадгробный камень, потому что круг замкнулся, и по коже побежал ветерок.

Я повернулась к надгробию, ощущая круг за спиной какневидимую дрожь воздуха. Подойдя к камню, я постучала по нему клинком.

— Гордон Беннингтон, сталью вызываю я тебя из твоеймогилы. — И коснулась камня рукой. — Гордон Беннингтон, кровьювызываю я тебя из твоей могилы.

Я отошла к дальнему концу круга и произнесла:

— Слушай меня, Гордон Беннингтон, слушай и повинуйсямне. Сталью, кровью и силой приказываю тебе восстать из твоей могилы. Восстаньи явись среди нас.

Земля заворочалась, как тяжелая вода, и тело всплыло. В кинозомби всегда вылезают из могилы, цепляясь руками, будто земля хочет удержатьпленника, но обычно она поддается свободно, и тело просто поднимается, каквсплывает на воде предмет. На этот раз не было ни цветов на поверхности, ничеготакого, за что зацепилось бы тело, и зомби сел и огляделся.

Еще одну вещь я заметила, которая бывает, когда не убиваешьживотных. Зомби оказываются совсем не симпатичными. Если бы была курица, у менябы Гордон Беннингтон выглядел бы не хуже газетной фотографии. А при моей кровион с виду казался именно тем, чем был: оживленным трупом.

Отличный синий костюм скрывал рану в груди, от которой онпогиб, но все равно было видно, что он мертвец. Странный оттенок кожи. Иссохшаяплоть на костях лица. Глаза слишком круглые, слишком большие, слишком голые, иони ворочались в орбитах, едва прикрытых восковой кожей. Светлые волосысвалялись и будто отросли, но это была иллюзия — просто само тело усохло. Ниволосы, ни ногти после смерти не растут вопреки распространенному поверью.

И еще нужна была одна вещь, чтобы Гордон Беннингтонзаговорил, — кровь. В «Одиссее» говорится о кровавой жертве, которуюОдиссею пришлось принести, чтобы получить совет от умершего прорицателя. Давностало общим местом, что мертвецы жаждут крови.

Я подошла по вновь затвердевшей земле и присела возлеозадаченного иссохшего лица. Оправить юбку мне было нечем — в одной рукемачете, другая кровоточит. Так что все могли насладиться зрелищем обнажившегосябедра, но это было не важно — мне предстояло сделать самую неприятную вещь, разуж я перестала курочить живность.

Я протянула руку к лицу Гордона Беннингтона:

— Пей, Гордон, испей моей крови и говори с нами.

Круглые вращающиеся глаза уставились на меня, провалившийсянос поймал запах крови, и труп, схватив мою руку обеими своими, наклонился ртомк ране. Руки были как холодный воск, налепленный на палки. Губ у рта почти неосталось, и зубы вдавились мне в кожу, когда он присосался. Язык мертвеца бегалпо ране как что-то отдельное и живое.

Я медленно, беря себя в руки, вдохнула и выдохнула, вдохнулаи выдохнула. Нет, меня не стошнит. Не дождетесь. Не стану я себя конфузитьперед таким количеством народа.

Когда я решила, что с него хватит, я позвала:

— Гордон Беннингтон!

Он будто не слышал — прижимался ртом к ране, держа мою руку.

Я тихонько постучала его лезвием по голове:

— Мистер Беннингтон, здесь люди ждут, чтобы с вамипоговорить.

Не знаю, то ли от слов, то ли от прикосновения клинка, но онподнял глаза и медленно выпустил мою руку. Глаза стали более осмысленными. Таквсегда бывает от крови — она возвращает глазам свойственное им выражение.

— Вас зовут Гордон Беннингтон? — спросила я. Вседолжно было быть по форме.

Он закивал головой.

— Нам нужно, чтобы вы ответили вслух, мистерБеннингтон. Для протокола, — заявил судья.

Гордон Беннингтон смотрел на меня. Я повторила слова судьи,и Беннингтон заговорил:

— Меня зовут... меня звали Гордон Беннингтон.

Есть и хорошая сторона в том, что я стала поднимать мертвыхлишь своей собственной кровью: они знают, что мертвы. До того мне приходилосьподнимать тех, которые этого не осознавали, и это было очень тяжело — сообщатьим, что они мертвы и я прямо сейчас положу их в могилу. Чистый кошмар.

— Что было причиной вашей смерти, мистерБеннингтон? — спросила я.

Он вздохнул, и я услышала, как свистит воздух, потому чтоправая сторона груди у него была снесена почти начисто. Рану скрывал костюм, ноя видела фотографии судебных медиков. И вообще знала, что делает двенадцатыйкалибр при выстреле почти в упор.

— Огнестрельная рана.

У меня за спиной возникло напряжение — я ощутила его загулом круга сила.

— Как вы ее получили? — спросила я тихим,успокаивающим голосом.

— Я выстрелил в себя, спускаясь по лестнице в подвал. Содной стороны группы раздался крик триумфа, с другой — нечленораздельный вопль.

— Вы выстрелили в себя намеренно?

— Нет, конечно, нет. Я споткнулся, и ружье выстрелило.Глупость, страшная глупость.

За мной уже все вопили. В основном слышался ор миссисБеннингтон:

— Я ж вам говорила, эта стерва...

Я повернулась и спросила: