— Я посчитал, — сказал чуть погодя Хайям. —Каждый столб весит десять тысяч тонн. Плюс-минус тысяча.

— И что? — не сразу понял я.

— Как? — спросил Хайям.

И действительно, как?

Я оглянулся. Ворота канала были уже почти не видны. Небо втой стороне потемнело.

— Гром-камень весил полторы, — сказал я. — Дауж. Методика описана, и тут ее явно не применяли… Наверное, это природнаяскала, ее просто обработали. Скололи лишнее. Другого объяснения не нахожу.Поэтому и острые камни на дне…

— …на входе в канал, — подхватил Хайям. Он, когдабыл в ударе, во все врубался с полоборота.

— Похоже, что канал так и не достроили, — сказаля. — «Епифанские шлюзы». Таких историй могло быть много.

— С другой стороны, перемещение и стотонных, ичетырехсоттонных каменных блоков в истории зафиксировано. Опять же, совершеннонепонятно, как предки это делали. Я имею в виду Баальбек и почему-то забываемуювсеми Храмовую гору. Когда Ирод реконструировал храм, в основание стены былиположены брусья по двести тонн. А дома стояли от места стройки метрах в сорока.Вот этого я вообще вообразить не могу…

— Ему, как и Соломону, помогала нечистая сила, —сказал я.

— Тогда, может, и здесь? — Хайям кивнул за плечо.

— Почему бы нет? — сказал я. — Места глухие,никто не заметит…

Озеро тем временем резко сузилось, поднялось отвеснымиберегами и свернуло влево. Если что, подумал я, тут и на берег не выбраться.Как бы в ответ на эту мысль мотор закашлялся, а сзади налетел ветер — не оченьсильный, но неожиданно холодный.

Дед приглушил мотор, дал ему поработать на самых малых,потом погонял на высоких, прислушался. Крикнул Хайяму:

— Покачай!

— Что?

— Вон тот насос!

Рядом с Хайямом и впрямь обнаружилась рукоять насоса,похожего на велосипедный. Он качнул несколько раз, и мотор заработал ровно.

— Легкая рука! — сказал дед. — Космонавтомстанешь!

— Да я как-то не собирался… — растерялся вдругХайям.

— Кто тебя спрашивать будет! Повестку вручат, иполетишь! Как наш Парракас полетел!

— Кто?

— Парракас! Пес наш! А, хотя нет, его на войну взяли. Ана Луну лайка Орава полетела — с соседнего хутора. Потом ее на самолете куда-тоувезли, чтоб никому ничего не рассказывала…

Орава — по-карельски «Белка». Так рождается фольклор, есликто не в курсе.

Наконец озеро стало рекой с островами, и вскоре мы причалилик добротным лиственным мосткам. У мостков качалась ободранная и помятаяалюминиевая лодка. Маленький моторчик без кожуха был поднят из воды, и красныйтрехлопастной его винт мне что-то напомнил — что-то чрезвычайно неприятное…

Ведьма предстала перед нами из сумрака деловитой теткойсредних лет, по-своему симпатичной, с узким лицом, светлыми локонами ниже плеч,ироничным ртом. Из ведьмачьего у нее были только желтые глаза и смутно знакомыемне значки на отделке длинного платья и передника — светлых, почти белых.

(—Ух ты, — сказал Хайям. — А почему вы в белом?

— А это, гостек, чтоб кровососов не привлекать, —ласково сказала ведьма.

— Кровососов… — медленно сказал Хайям изадумался.)

Звали ее Ириной Тойвовной.

Дед на правах завсегдатая пошел поколоть дров, да изадремал. Ведьма стремительно вздула самовар, мы попили чертовски забористогонастоя каких-то листьев, травы, сушеных соцветий черемухи и, кажется, коры иликорешков: у напитка был легкий смолистый привкус. Всякую усталость сняло насчет «раз»… К чаю было сдобное печенье и мед.

Потом фольклористы остались сидеть за столом и записыватьзаговоры, наговоры, привороты и обереги, а я с позволения хозяйки начал изучатьхозяйство.

Дом был не совсем типичный для здешних мест — он скореенапоминал поморскую избу, только размером поменьше раза в два: с высокимполуподвалом, галереей-верандой, обитаемым чердаком и разноскатной крышей,выстланной дранкой. За печью — настоящей финской, с камельком — обнаружилсятеплый клозет (на лето, правда, закрытый). Поленница за домом внушала уважение— как, впрочем, и бензопила, висевшая тут же на столбе. В стойле дремали двелошадки с огромными, как у пони, челками, а запах и похрюкивание выдавалиналичие где-то неподалеку свинарника. Отдельно в стороне стоял лабаз «на курьейноге» — высоком, в два роста, опаленном пне.

По правилам, следовало полностью дом промерить и в масштабеперенести на миллиметровку. Это такой геморрой, что и представить себеневозможно. Если не верите или хотите произнести речь про ленивых студентов,попробуйте для начала изобразить хотя бы собственный квартирный санузел плюскухню. Если вам повезло и вы живете в хрущевке со скошенными стенами, вам будетособенно интересно. Как человек тертый, я по этой самой причине миллиметровкунарочно забыл, а если бы ее взял кто-то другой, утопил бы или случайноиспользовал на растопку, поскольку изначально планировал обойтись подробнымфотографированием с приложением рулетки; рулетка у меня яркая, широкая, всебудет прекрасно видно. Жилой этаж, подвал с приличным запасом прошлогодней картошкии всяческими солениями на полках, чердак — не захламленный, как это обычно длястарых домов, где живут долго-долго, а почти пустой — разделенный на триобъема, причем центральный вполне мог бы послужить еще одной комнатой.Возможно, раньше тут кто-то и жил… Три сундука — кажется, старинные ящикииз-под снарядов — стояли под стеной, я хотел спуститься и испросить позволениязаглянуть в них, но из горницы доносился распев Ирины Тойвовны, я решил неотвлекать ее, а потом про сундуки, к сожалению, забыл. Возможно, в них ничего ине было: старые половики, драный тулупчик… а возможно, и сокровища: книги,расписные тарелки, иконы… В глухих местах на чердаках настоящие кладыпопадаются. Уже и легенды складывают и про сами уники, обнаруженные под горойветоши, и про лихих людей, которые рыщут по заповедным местам в надеждеобскакать на лихом своем коне краеведов и накладывают загребущую лапу на все, вчем мерещатся им будущие килотонны баксов. Противно, если честно. Черныеархеологи — конечно, гады. Но они хоть мертвых грабят, которые сраму не имут ивообще на нас особо внимания уже не обращают. А эта вот погань, плюнем налегенды, действительно есть, почему-то паразиты у нас очень быстро заводятся, играбит она живых людей, обычно пожилых и совершенно беззащитных. И тащит она изчужих домов то, что за деньги-то не продать, а ценность имеет невыразимую: длятех, кого обокрали. Чаще всего иконы, конечно. Новодел, копеечный, только набазаре сбыть, а у людей в этом память, да не одного поколения…

Икон, кстати, в ведьминой избе не было ни одной. В красномуглу висели венок, бубен и кантеле (кто не знает — это типа гуслей; кто незнает про гусли — это типа среднее между старинной гитарой, совершенно непригодной для хард-рока, и ящиком, похожим на скворечник с натянутыми на немструнами) и сидела тряпичная кукла в красном платье и красных сапожках. Ясфотографировал. Бубен и кантеле — явно не для красоты, хорошо видно, что имиактивно пользуются. Про венок я не понял. А от куклы мне что-то нехорошо стало,и я быстренько переключился на венцы, ставни, притолоки… Вы не представляете,сколько у избы запчастей.